Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это твой диапазон? — придя в себя, изумлённо спрашивает он.
Ну а чей? Кроме меня, тут больше никто не пел.
— Это мой верхний диапазон. — недовольно поясняю я. — Причём, — не полный. Чувствую, его можно улучшить.
— «Улучшить»? — поражается врач. — Показалось, я слышал четвёртую октаву!
— Нет предела совершенству. — отвечаю я и скромно улыбаюсь.
Врач делает громкий «Аджжж-жж!» и мотает головой.
— Ещё раз. — выразив эмоции, приказывает он мне и тут же тормозит.
— Стой! — требует он, быстро доставая из кармана сотовый телефон.
— Быстро беги ко мне в смотровую! — позвонив, говорит он. — И ЛиДжу с собою захвати!
«Похоже, с голосом у меня порядок» — решаю я, глядя на устроенную врачом суету. — «Осталось немного потренироваться и вырваться на свободу. А там я покажу, „ху их ху“»!
Восьмой лепесток унесён ветром…
Девятый щелчок зубами
Время действия: двадцать второе января, утро
Место действия: на входе в исправительное учреждение «Анян»
— У моей сестры сейчас нет адвоката, — объясняет СунОк, обращаясь к дежурной, отгороженной от неё толстым стеклом. — Поэтому она не может передать документы.
— Заключённой Пак ЮнМи запрещены свидания и получение посылок, — ещё раз бросив взгляд на находящийся перед ней экран компьютера, повторяет в ответ та. — К сожалению, ничем не могу вам помочь.
— Это не посылка, а официальные письма из Америки! — тоже не уступает СунОк. — Моя тонсэн завоевала две самые престижные премии в мире, которые никто в Корее никогда не получал! Организаторы прислали запросы, желая узнать, как как ей передать эти награды!
Быстрым движением достав из пластового пакета три конверта, СунОк показывает их дежурной: Вот, видите? Обратный адрес — Америка. «Национальная академия искусств»!Они присудили моей сестре премию «Грэмми»! А это приглашение из «Всемирного общества научной фантастики», за роман «Цветы для Элджернона». А это — из Франции! За первое место в их музыкальном чарте. Смотрите, смотрите!
СунОк возбуждённо тычет пальцем в строки на конвертах в качестве доказательства. Следя за ней, женщина за стеклом несколько теряется, оказавшись в нештатной ситуации.
— Это важно для всей нации! — заметив, что преграда в лице упрямой службистки поддалась её напору, уверенно заявляет просительница. — СМИ обязательно об этом расскажут! Телевидение приедет сделать репортаж из «Анян»!
Упоминание о средствах массовой информации заставляет дежурную сдаться.
— Решение подобных вопросов находится вне зоны моей компетенции! — заявляет она и добавляет, берясь за трубку стационарного телефона: — Я сообщу руководству о возникшей проблеме.
Время действия: двадцать второе января, обед
Место действия: столовая исправительного учреждения «Анян».
— Что это? — удивляется БонСу, движением головы указывая на конверты, которые я приткнул рядом с подносом.
— Да так, — небрежно отвечаю я, стараясь не показывать своего удовольствия. — Организационный вопрос. Из-за моего отсутствия на церемонии награждения, — организаторы желают узнать, каким образом я хочу получить «Грэмми» и «Хьюго»?Почтой или из рук их представителей?
— Врёшь… — неверяще произносит БонСу.
Протягиваю ей конверты.
— На. — говорю. — Убедись. Правда, — там всё на английском, но, если ты им владеешь, проблем с чтением быть не должно.
Не став изображать из себя скромницу, «подруга» берёт первый же попавшийся конверт и вытаскивает из него сложенный лист бумаги. Разворачивает, начинает изучать. Девчонки, сидевшие рядом со мной, вскакивают и, оббежав стол, группируются за спиной их «предводительницы», видимо решив тоже «почитать». Но поскольку с английским они дружат слабо, то процесс «съёма информации с листа» несколько затягивается, на что реагирует одна из надзирательниц в зале.
— В чём дело? — подойдя к столу, грозно спрашивает она и требует. — Объясните причину нарушения правил приёма пищи!
— Прошу прощения, офицер, — несколько вальяжно извиняюсь я. — Из Америки прислали письмо с просьбой указать способ, каким я желаю получить награды. Девочки просто любопытствуют, как выглядят международные бумаги.
Надзиратель вытаращивается на меня. Должность у неё, на самом деле, совершенно не офицерская. Это я так, — «тонко льщу», вызывая раздражение. А они терпят и вежливо поправляют. После драки общение персонала исправительного учреждения со мной замечательно описывается двумя фразами из песни Высоцкого: «Все вдруг стали очень вежливы со мной. И тренер!»
— В столовую запрещено приносить посторонние вещи, — переведя взгляд с меня на замерших девушек и обратно, напоминает аджума.
— Я знаю правила, — каюсь в ответ. — Но я получила документы буквально только что, от госпожи НаБом в её кабинете. У меня не было возможности куда-нибудь их убрать.
«Офицер» слегка кривится.
— Положи их под поднос, — говорит она.
— «Под поднос»? — слегка деланно удивляюсь я. — Уведомления о наградах, которые в Хангук никто и никогда не получал? Мне кажется, это будет весьма к ним неуважительно.
— Прежде всего, ты — заключённая, отбывающая наказание. Всё остальное в твоей жизни следует за этим фактом!
— Я — лучшее, случившееся с Кореей за всю её историю в плане музыки, — прищурившись на собеседницу, сообщаю я. — К сожалению, для понимания этого факта у нации тупо не хватает мозгов. Но тут от меня уже ничего не зависит. Как говорится, бог чего дал — тому и рады. Могу лишь посочувствовать.
Перекрещиваю на несколько секунд взгляд с надзирательницей.
— Не стоит быть столь самоуверенной, — нарушив тишину, говорит она. — Всегда найдётся человек, который тебя в чём-то превосходит.
— Например, в поедании кимчи? Вполне возможно. Но не в музыке, — отрицательно качаю я головой. — Самая знаменитая американская музыкальная награда принадлежит мне. Больше таких людей в стране сейчас нет.
— И что из этого должно следовать?
— Пожалуй, много чего. Но для понимания этого нужна способность к связному мышлению.
— Наверное, первым в «понимании» должна быть отмена твоего наказания за дезертирство и освобождение?
— Я награждена боевой медалью «За ранение», госпожа офицер. Я уже успела пролить кровь за нацию. Что есть у вас?
— А у меня есть работа — ежедневно защищать нацию от тех, кто отбывает наказание внутри стен «Анян»! Скучное и неинтересное занятие, за которое не дают наград. Но кто-то должен это делать, чтобы на улицах было безопасно.
Секунду подумав, киваю.
— Согласна. Кто-то, действительно, должен каждый день совершать необходимые вещи, для нормального существования социума. Однако каждый сам отвечает за то, как распоряжается своею жизнью.
Опять сцепляюсь взглядом с надзирательницей.
— Всем сесть! — помолчав и не став развивать спор, командует она всё ещё находящимся на ногах девчонкам. — Продолжить приём пищи согласно установленным правилам!
— Ты такая «вежливая», — наклонившись к моему уху, шепчет БонСу, буквально две секунды спустя, как надзирательница наконец «отчаливает» от нашего столика. — Зачем ты злишь охрану?
— У меня очень доброе сердце, — невозмутимо поясняю я ситуацию. — Но очень злой язык. Я работаю над тем, чтобы сделать его тоже мягкосердечным. Мне нравится меняться. Я не злю охрану, а просто тренируюсь.
— Всё нормально? — интересуется БонСу, бросив на меня внимательный взгляд.
— Да. Единственно — сижу в тюрьме и снова ем какое-то дерьмо. А так, всё остальное — просто в ажуре!
— Похоже, тебе долго придётся работать над своим языком!
— Дорога в тысячу миль начинается всего с одного шага.
— Так что с наградами? Как будешь их получать?
Не спеша отвечать, задумчиво пережёвываю бобы. А действительно?
— Администрация может предоставить тебе на несколько дней отпуск, — говорит моя собеседница, соблазняя возможным вариантом развития событий. — Если выберешь офис американского представительства.
— Представляю ощущения, когда нужно будет снова возвращаться в «Анян», — хмыкаю я и, подцепив пластиковой вилкой немного салата из зелёных водорослей, высоко поднимаю его, чтобы тщательнее разглядеть из чего именно он состоит.
— Зато побудешь на свободе. Неужели не хочется?
Изучив свисающие с вилки зелёные нити, решаю, что выглядят они достаточно безопасно для того, чтобы отправить их в рот.
— Меня терзают смутные сомнения, — жуя, признаюсь я. — Как известно, в этом мире за всё нужно платить. После недавней драки и так пришлось пообещать не нарушать правила исправительного учреждения. Страшно подумать, чего могут потребовать за отпуск.
— Почему — «страшно»?
— Потому, что людская глупость не имеет границ.
— Говоришь, словно несущий мудрость старый странствующий монах…
— Где же ещё набираться жизненного опыта, как не в тюрьме? Сиди, мысли да копи. Вот, чуток набралось, делюсь.
— Как-то не очень похож твой опыт на собственные умозаключения, — снова иронично хмыкает моя собеседница.
— А на что же он «похож»?
