* * *

Проснувшись, он увидел над собой низкий свод в грубых швах каменной кладки и кусок нежно-голубого неба, перечеркнутый прутьями решетки. Схватили и опознали!

Он тут же сел, намереваясь немедленно бежать. Конечно, это было глупо. Из каменной темницы так просто не убежишь. Спина и плечи сейчас же отозвались болью, прозрачно намекая, что лично они никуда бежать не намерены. В ногу же и вовсе будто вогнали железный лом.

– Что ты? Больно? Может, принести чего?

Хм. Верка. Ухватила за плечи и толкает назад. Уложить пытается. От боли Обр не стал сопротивляться, покорно улегся на что-то мягкое. Ладно, с ним все ясно. А вот сестру Жилы за что посадили?

– Ты что здесь делаешь?

– За тобой ухаживать осталась, – ласково сказала Верка, – господин лекарь строго приказал, когда проснешься – накормить как следует. У меня тут припасено в горшочке. Не остыло еще. Сам поешь или помочь?

– Сам.

Есть не очень хотелось, но Хорт лучше всяких лекарей знал, сколько крови из него вытекло. В таких случаях надо и правда есть побольше. Может быть, тогда голова перестанет кружиться и можно будет попробовать смыться отсюда.

Верка поддержала его, подложила под спину взбитую подушку. Обр понял, что лежит не на лавке, а на самой настоящей кровати с тюфяком и одеялом. Такое случилось с ним впервые в жизни. А ничего, мягко. Вот только на окнах решетки и сводчатый потолок давит на голову, сводит с ума.

– Где мы?

– В Рычащей башне. Прямо над нами пушки стоят. Страх какие громадные. А в соседнем покое у них порох хранится. Там солдат с ружьем и никому ходу нет.

Та-ак. Вот это попал. Наверху пушки, за дверью солдаты, а внизу… Внизу тоже от красных мундиров плюнуть некуда. К Рычащей башне примыкали городские казармы, которые осторожный последыш Свена всегда обходил за версту.

Перевязанными, облепленными липкой мазью руками он принял у артельной кухарки горшочек, с трудом зажал ложку в кулаке и принялся торопливо есть. И зачем только его понесло в этот проклятый город? Надо было их одних послать.

Дубина, испугался, что не справятся, не дойдут до начальства или ляпнут что-нибудь не то. Хотя нет. Нюську он одну не отпустил бы, а на ней все держалось. Сам он говорить был не мастер, а Верка с Родькой при виде господина начальника порта и вовсе растерялись.

– Где наши?

– Родька с господином Стомахом на лодье ушел, домой отправился.

Хорту это не понравилось. Представилась Нюська, плывущая в Крутые Угоры на полной солдат лодье. Обидеть не обидят, а шутить начнут, слова всякие говорить станут. А Родька не защитник. Теленок он еще, Родька-то. Таким теленком последыш Свена и в семилетием возрасте не был.

– А Нюська? – упрямо переспросил он.

– Да здесь она, здесь, – недовольно проворчала Верка, – вон, в углу сидит, неделуха ленивая.

У Обра прямо гора с плеч свалилась. И тут он вспомнил нечто важное. Совсем из головы вылетело с этим Харламом и его придурками.

Он проглотил остатки хорошей, молочной каши, поскреб по глиняному дну ложкой.

– Слышь, Вер, а можно еще? Не наелся я.

– А как же, – встрепенулась Верка, – господин лекарь велел давать, сколько попросишь. Сейчас принесу. – Подхватила горшочек и убежала, громко стукнув дверью. Обр про себя отметил, что дверь не заперта и засова снаружи нет.

– Нюська, – шепотом позвал он, – где ты там?

По полу прошелестело, и в изножье появилась дурочка, остановилась, держась за грубо сколоченную занозистую спинку кровати.

– Сюда садись, – Хорт похлопал по одеялу.

Нюська отцепилась от спинки, робко подсела поближе.

– Легче тебе?

– Ниче мне не сделалось. На мне все быстро заживает. Сама знаешь. Этот дурак лекарь разбередил только. Больше не дамся.

Она кивнула, погладила его по руке.

– Ты вот чего скажи, – нахмурился Обр, – ты зачем ко мне в сарай темной ночью притащилась?

Нюська без нужды принялась разглаживать вымазанную в песке и саже юбку.

– Ну?!

– Я Федору квашню на голову надела.

– Кому?!

– Соседу нашему.

– Врешь! – с глубокой убежденностью сказал Обр. – Ты ее и не подымешь, квашню-то.

Девчонка съежилась, опустила голову чуть ли не к самым коленкам. Щека, обращенная к Обру, стала пунцовой.

– Под вечер тетенька ушла к Щипачам, крестницу проведать, а я у окна вышивала, торопилась заказ кончить. Тут он и зашел. Без спросу. Ты, говорит, не бойся меня, я, говорит, с бабами добрый. А сам ко мне. А я от него, к печке. А на печке, на загнетке, квашня подходила. Ну, я ее и спихнула, – Нюська шмыгнула носом, – прямо ему на голову.

– Случайно, небось, спихнула?

– Не, – расстроено прошептала дурочка, – нарочно.

– Вот и умница! – похвалил Обр, а сам представил, что именно следует сделать с этим добрым Федором – что-то много добрых людей на одну Нюськину голову. – Зуб даю, сговорился он с твоей теткой. Продала она тебя.

– Нет, что ты, она не могла.

– Еще как могла. Дальше что было?

– Не знаю. Он завыл, а я убежала. В овраге в бузине спряталась. Дождалась, пока стемнеет хорошенько, и к тебе. А там эти… Что же теперь будет?

За дверью затопали. Нюську легким перышком унесло в дальний угол. Присела на лежанку у холодной печи, сжалась там, будто и нет ее вовсе. «Да что ж это такое, – уныло подумал Хорт, – ни ей, ни мне нигде места нет».

– Вот, – сказала раскрасневшаяся, улыбающаяся Верка, – рубец дали. С кашей.

Эта своим местом в мире была премного довольна.

Обр принял широкую миску, поставил на колени, укрытые серым сукном одеяла, принялся жевать, хотя и подозревал, что его потчуют объедками, собранными со всей казармы. Но мясо есть мясо. К несчастью, есть совсем расхотелось. Пока болтал с дурочкой, будто полегчало, а теперь слабость и боль набросились с новой силой. Болела не столько нога, сколько спина плечи, руки. Да уж, последним дураком надо быть, чтобы крутить тяжелым багром как шестом. Тоже мне, нашелся Еруслан Лазаревич. Братья бы засмеяли.

– Сами доешьте, – вернул он Верке ополовиненную миску и вытянулся на своем роскошном ложе. Впрочем, на деле это была солдатская койка с тюфяком-сенником и подушкой, набитой шерстью. Здесь, в зимней караулке для пушкарей, стояло пять таких коек. Обра-Лексу с девицами сунули сюда, потому что летом помещение пустовало. Летними ночами пушкарям полагалось бдеть наверху, прямо у пушек.

Комковатая подушка и колкий тюфяк не помешали Хорту проспать с вечера до полудня. Смутно помнилось, будто ночью он проснулся от собственного крика. Болело так, что привычный кошмар про острог в Малых Солях приобрел дополнительные подробности. Ко всему прочему добавился усатый палач с кнутом и пытки на дыбе. Но потом – во сне ли, наяву ли – пришла Нюська, и все уладилось. Палач сгинул, стены раздвинулись, закачалась под звездами утлая лодка. Обр сгреб девчонку в охапку, прижал к себе, чтобы дурочка не замерзла, и мирно странствовал по Злому морю, пока дверь не грохнула так, что гул пошел по всей пустой караулке.