«Наши, – сообразил Обр-Лекса уплывающими остатками разума и прохрипел: – Помогите!» Хортам таких слов не то что выговаривать, даже думать не полагалось. Унизительно. Каждый сам за себя. Но Обр знал: сам не справится. Прямо тут и помрет. А помирать ему было никак нельзя. Пока жив хоть один Хорт, князю покоя не будет. И еще что-то на нем… Что-то важное. Ах да, Нюська. Пропадет дурочка. Не-ет. Помирать нельзя.

– Помогите!..

Качающаяся тень, одна из многих на этом освещенном пожарами берегу, метнулась к нему и оказалась чумазым, исцарапанным Родькой.

– Ты?! – выдохнул он. – Ты чего это, а? Ты живой?

– Рану… перетянуть, – прошептал Обр, – сумеешь?

– Ага, – затряс головой Родька.

– От рубахи отрежь. У меня нож на ноге.

– Ага-ага. Щас.

– Вот тут… Туже, туже затягивай…

– Кровищи-то, кровищи! Весь песок черный. Как бы хуже не было.

– Тяни. Хуже уже некуда.

– Где ж ты так подвернулся?

– Да по глупости. Мне бы одежу сухую или хоть к костру.

– На-ка, хлебни для начала, – сказал невесть откуда взявшийся Северин. От него сильно несло пожаром. В бороде застряли хлопья сажи.

– Ладно, – прошептал Обр и от всей души приложился к толстой фляге в кожаной оплетке. Надо же, о чужаке забоятся! Выходит, он для них и вправду вроде своего. Должно быть, поэтому и кинулся один против десятка с паршивым багром. Он Хорт. А у Хортов судьба такая – защищать своих смердов. Высокое предназначение.

Утвердившись в этой мысли, Обр-Лекса поднялся, цепляясь за Родьку и Северина, которые перетащили его к открытому очагу. Здесь обычно топили вар, смолили лодки перед путиной.

Сейчас очаг жарко горел. Обр прислонился к теплым камням, стянул мокрую рубаху. Родька тут же содрал свою, пропахшую потом и гарью, но вполне сухую, принялся одевать его как маленького. Вдеть в рукава ноющие руки оказалось не так-то просто. Штаны Хорт все же стащил сам, при свете огня осмотрел рану. Она оказалась пустяковой – так, вырвало кусок мяса. Вот только крови вытекло много, и от этого голова кружилась так, что все плыло перед глазами. Тем временем Родька принес охапку чистого тряпья. Похоже, чью-то новую рубаху на полосы порвали. Сунулся перевязывать, но явно не знал, как приняться за дело. Обр-Лекса отпихнул его локтем, сам ослабил жгут, сам перевязал рану.

Ох, голова-головушка! Темнота расплывалась, дробилась на яркие языки огня и шатучие тени. Рядом ходили, присаживались к очагу. Мимо кого-то волокли, заломив руки, а тот хрипел, выплевывая воду пополам со скверными словами.

* * *

Хорт забылся в тепле, утонул в забытьи, как в Злом море, которому опять не достался, а когда очнулся, было уже совсем светло. В очаге дотлевали красные угли. Вокруг на корточках или прямо на песке сидели кривоугорские рыбачки́. Закопченные, побитые, в разодранных на груди исподних рубахах, а то и вовсе без рубах. Точно, в чем спали, в том на берег и выскочили.

В отдалении курилось пожарище. Присмотревшись, Обр понял, что сарай почти удалось отстоять. Выгорел один угол и провалился кусок крыши. Харламову кочу повезло меньше. Посреди бухты качался на волнах черный корявый остов. Как ни странно, он не утонул, и якоря надежно держали его на месте. Видно, даже Злое море не желало принимать такую мерзость. На берегу под крутым песчаным откосом сидели и лежали надежно связанные чужаки из уцелевших, выплывшие или сердобольно выловленные из воды. Вид у них был жалкий и донельзя озлобленный.

Поодаль рядком лежали те, кому выплыть не удалось. Туда же, как видно, стащили поджигателей, познакомившихся с Обровым багром. Этих можно было отличить сразу. Проломленный череп, кровавая маска вместо лица, жуткая рваная рана через всю грудь. Голыми руками такого не сделаешь.

Обр отвернулся, поглядел на светлеющее небо. Над лесистым мысом, за которым скрывались Косые Угоры, стояла громадная сизая туча. Дым. Значит, сначала чужаки завернули к ним, и там, похоже, Харламу все удалось.

Здесь тоже было нерадостно. Над берегом висел захлебывающийся, страшный, неизбывный, как погибельная пучина, бабий вой.

– Что это? – спросил Обр-Лекса, которому казалось, что именно от этого крика нудно ноет все тело и отзывается стреляющим колотьем в ране.

– Фому нашего зарезали, – буркнул незаметно подсевший к очагу Северин, – жена убивается. Он один из первых прибежал, невод выручать кинулся, а его ножом. – Помолчал и добавил: – Еще Векшу Шатуна подстрелили. Неведомо: то ли выживет, то ли нет.

– Выживет. Шатуниха травы знает, – сказали с той стороны очага. – А вот Кузя Коряга помрет, наверное.

– Да, дела, – тяжко вздохнул Северин, – хуже некуда.

– Почему некуда? – возмутился Родька. – Сеть спереть не дали, лодки спалить не позволили, сарай и тот отстояли.

– Да что сарай, – Северин вздохнул еще тяжелее, – дурак ты, малый. Совсем ничего не смыслишь. Это ж Харламовы люди были.

– Знаю, – буркнул Обр.

– Откуда знаешь?

– Узнал одного. По сапогам.

– Ну, теперь сам Харлам сюда заявится, – предрек Родька, – вооружаться надо, вот что.

– Не заявится, – скривился Северин, расчесал пальцами бороду, стараясь избавиться от налипшей сажи, заплывшим глазом покосился в сторону откоса, – вон он лежит, Харлам-то.

Хорт приподнялся, отчего все снова начало вертеться и раскачиваться, и увидел на песке неподвижную спину, облепленную мокрой рыбацкой робой. К робе прилипли длинные светлые волосы. На откинутой вбок мертвой руке тускло блестели кольца. И манжетка из-под грубого рукава торчала белая. К тонкому кружеву пристал мокрый песок.

– Он что, из благородных?

– Вроде того. Из самой столицы прибыл. Сынок чей-то незаконный, я так думаю. Признавать его не желали, а к месту все ж таки пристроить хотели. Городской старшина под его дудку плясал не только потому, что в долю вошел. Вот погодите, нагрянут стражники, так мы еще и виноваты окажемся.

Мужики завздыхали, глухо забурчали, соглашаясь. Обр тоже кивнул. Ему все было ясно.

– Как виноваты?! – вскинулся Родька. – Они же напали! Ночью! Фому до смерти убили!

– Кто первый начал да кто напал, разбирать не будут, – подвел черту Северин, – надо идти добро прятать.

– Кочи до времени увести за косу, – согласились мужики, – да и людям бы в лес пока.

– Как бы всю жизнь по лесам прятаться не пришлось, – добавил подошедший Мокша.

– А ты и рад, Шатун беспутный!

Один за другим мужики стали подниматься, потянулись за Северином.

– Слышь, Лекса, встать-то можешь? – засуетился Родька. – Давай-ка я тебя домой отведу.

– Не, рано домой, – сказал Обр-Лекса, ощупывая, просохли ли разложенные на камнях очага штаны. – Ты Нюську нынче ночью не видел?