– Да это все понятно, товарищ комбат, – ухватился руками за край стола Космаков. – Вы пообещали румынам, выманили их, разоружили… Но зачем было отпускать? Особенно этого самого капитана?

Гродов приблизился к столу, уперся в него руками и несколько мгновений всматривался в глаза следователя.

– Очевидно, вы не поняли меня, товарищ старший лейтенант. Я сказал, что подразделение капитана сдалось под мое «слово офицера».

– Данное вами врагу?

– Данное офицеру противостоящей нам армии.

– Странные какие-то у вас понятия, товарищ капитан.

– Что в них странного?

– Старорежимные они, что ли. Это ваше «слово» ни к чему не обязывало вас. Вы спокойно могли переправить пленных на восточный берег, как переправляли остальных. Или ввиду создавшихся на плацдарме условий расстрелять.

– Так поступили бы вы, старший лейтенант.

– Да, я поступил бы именно таким образом, – спокойно подтвердил Космаков.

– Если бы это произошло в моем присутствии, я перед строем бойцов сорвал бы с вас знаки различия и тут же расстрелял. И можете не сомневаться, что поступил бы именно так.

– Он действительно поступил бы именно так, старший лейтенант, – неожиданно вмешался в их разговор полковник. – Я этого парня знаю. Но точно так же я уверен, что вы, старший лейтенант, не позволили бы себе отступить от данного слова. То, что только что было сказано вами, сказано в пылу полемики. – Гродов не сомневался, что эта «уверенность» была высказана Бекетовым только для того, чтобы умиротворить следователя и погасить вспышку противостояния в самом ее зародыше. – Поэтому давайте успокоимся, товарищи офицеры, и вернемся к первичному предмету нашего разговора.

– Вы правы, товарищ полковник, – смиренно признал Космаков, тоже понимавший, что наживать себе в стане контрразведки сразу двух таких врагов нет никакого резона.

34

Задав еще несколько уточняющих вопросов, Бекетов попросил капитана подписать протокол допроса, который он предпочитал называть «устным объяснением», и предложил следователю удалиться.

– Ничего не поделаешь, – сказал он, как только Космаков откланялся. – Пока эта Эдит Кавель[20]переплавляет свой тайный румыно-германский патриотизм во вполне осязаемое шпионское ремесло, все мы, кто так или иначе оказался причастен к ее подготовке в нашей стране, будем чувствовать себя ущемленными в своей профессиональной гордыне. Поэтому благодари судьбу, что право допрашивать тебя, героя-любовника, я все-таки оставил за собой, пусть даже в присутствии следователя контрразведки округа.

– И на том спасибо, – все с той же, только оскорбленной, гордыней поблагодарил Гродов.

– Если честно, ты сам помог мне в этом, захватив вместе со своими бойцами целую группу диверсантов. Как ты понимаешь, по бумагам это числится теперь как выполнение особого задания, за которое ты лично, а также названные тобой в рапорте люди уже представлены к наградам.

– Слишком щедрый поток наград. Не к добру это.

– Кстати, – не стал вдаваться в его предчувствия Бекетов, – твой «крестник», капитан Штефан Олтяну, уже дал согласие работать на нашу разведку и сейчас проходит ускоренную подготовку. Как будем использовать его – то ли заброской за линию фронта, то ли просто оставим здесь после своего ухода из города, – пока не решено, тем не менее кое-какие мыслишки на этот счет уже возникают.

– Какие именно?

– Может, так: оставить вас вдвоем с Олтяну в Одессе, а? – озорно ухмыльнулся Бекетов. – А что, два капитана, два бравых артиллериста… По-моему, вы бы сработались.

– Не боитесь, что вслед за баронессой перейду на службу к Антонеску?

– А что, подобный риск присутствует всегда, – деловито парировал этот вопрос Бекетов. – Тем не менее согласись: такой удивительный тандем. Если бы нам удалось найти еще одного капитана-артиллериста с соответствующими данными, можно было бы планировать операцию «Степные бомбардиры». Впрочем, это уже мои фантазии.

– Только так я все и воспринял.

Полковник наконец-то перестал мельтешить, вернулся на свое место за столом и предложил стул капитану.

– У нас тут, понимаешь ли, снова женский вопрос возникает, комбат, – произнес полковник, глядя куда-то в сторону. – Терезию Атаманчук все еще помнишь? Помнишь, конечно, – упреждающе взмахнул рукой. – Такую женщину забыть трудно. Или как?.. – выжидающе взглянул на Гродова.

– Да помню я Терезию, помню, – скупо отреагировал комбат.

– Было бы славно, если бы ты встретился с ней. Поскольку она об этой встрече мечтает, это подбодрило бы ее.

– Уверены, что мечтает?

– При чем тут «уверен – не уверен»? Вслух было произнесено, в виде просьбы и пожелания.

– Но где она теперь, чем занимается? После ухода из Измаила мы с ней основательно потерялись.

– Это исправимо. Найдешь ее в двух кварталах отсюда, в общежитии курсантов мореходной школы, которые давно мобилизованы. Для нужд контрразведки там выделено левое крыло. По коридору, крайняя комната по левой стороне. Мой ординарец уже просветил водителя твоего мотоцикла, как отыскать это здание. В твоем распоряжении будет два часа.

– Ее отправляют за линию фронта?

Полковник виновато взглянул на Гродова: мол, что поделаешь? Обстоятельства заставляют, а затем все-таки объяснил:

– Ты ведь знаешь, что Терезия уже выполняла задание нашей разведки на том берегу Дуная. Старый, проверенный агент.

– Везет мне что-то в последнее время на женщин-агентов, товарищ полковник. И все с вашей помощью.

– К слову, – в упор не заметил Бекетов его колкости, – Атаманчук прекрасно стреляет из пистолета и винтовки, освоила немецкий автомат, хорошо метнула пять боевых гранат.

– Кто бы мог предположить, что эта женщина владеет столькими «сугубо женскими» достоинствами?! – саркастически заметил Гродов.

– Но, судя по твоей увлеченности, она владеет и некоторыми другими прелестями, – мелко отомстил ему Бекетов. – Я же хотел подчеркнуть, что кое-какую подготовку мы ей все же дали – только-то и всего. При самом переходе риск, считаю, будет минимальным. Собственно, перехода как такового тоже не будет. Терезию оставят в деревне за час до того, как наши войска уйдут из нее, у надежных, проверенных людей, с надежными документами. Ну а дальше… Дальше – как повезет. Одно могу сказать: после выполнения задания она может вернуться в Одессу, к тому времени уже оккупированную, на хорошо оборудованную явку и то ли уйти в подполье, то ли под другим именем легализоваться.