Когда управляющего уволили, он всем рассказал, что Пит Эчеверрия быстро расправится с Фрэнком Розенталем. Я услышал об угрозе уже после его увольнения. Я не придал этому никакого значения.

Пит Эчеверрия был пятидесятилетним юристом, который хвастался тем, что в своей жизни «ни разу не бросал кости, не сыграл ни партии в блэкджек, не ставил ни доллара на рулетку», но знал о том, что «азартные игры – это неотъемлемый аспект экономики штата, и они должны быть честным, прозрачным бизнесом».

Эчеверрия, бывший сенатор штата, работавший в комитете по планированию, вырос в Эли, штат Невада, окончил Университет Невады и Школу права Стэнфордского университета, и к тому моменту, как губернатор Майк О'Каллаган назначил его в октябре 1973 года на пост главы штата по вопросам азартных игр, уже двадцать пять лет занимался юридическим сопровождением инвестиций в недвижимость.

«В лице Эчеверрии я видел возмездие, поэтому я взял в оборот Фила Ганнифина, – воспоминал Розенталь. – Мы встретились в кофейне при “Стардаст”. Я спросил о своих шансах получить игровую лицензию руководителя. Рассказал ему о своем прошлом, ничего не умолчав. Если все безнадежно, говорил я ему, то я без проблем отступлюсь. Займу другую должность. Я сказал: “Я говорю с тобой как с другом”. Сказал, что очень его уважаю, и спросил, могу ли я выступить перед Комиссией и рассчитывать на справедливое слушание, учитывая мой багаж.

Вот и все, что мне хотелось знать. Мог ли я ждать справедливого отношения? Ганнифин был прямым парнем, он ответил, глядя мне в глаза: “Вот что я тебе скажу. Я с чистой совестью проголосую за тебя”.

Передо мной маячил заветный рождественский подарок. Лицензия на руководство казино позволила бы мне официально находиться во главе компании. Я смог бы распоряжаться акциями. Я смог бы все.

Ганнифин оценил мои шансы как пятьдесят на пятьдесят. Эчеверрия наседал на Ганнифина и Комиссию, чтобы меня быстрее начали проверять.

Если шанс был, то им следовало воспользоваться. Очень уж перспективной была возможность. Представители“ Арджент” обратились в частное детективное агентство – где работали одни федералы в отставке – и заплатили им авансом сотню тысяч долларов за то, чтобы они накопали обо мне всю возможную информацию. Я хотел знать все, что могло быть известно следователям комиссии, если они захотят меня слить.

Парни из ФБР проделали невероятную работу. Они были крутыми. Прежде чем приступить к работе, они заручились моим согласием на передачу данных властям в случае, если им удастся узнать обо мне нечто крупное.

Я начал обретать уверенность в себе. Даже Министерство юстиции наконец-то официально сняло с нас обвинения по делу “Роуз Боул”, а те датировались аж 1971 годом.

Я отправился к Глику и заявил, что подаю на лицензию руководителя.

Но за пару недель до слушания Ганнифин куда-то пропал. Ушел с радаров. Я не мог до него дозвониться. Я звонил дважды в неделю, но его никогда не было на месте. Однажды вечером мне удалось поговорить по телефону с его женой. Она сказала, что он мне перезвонит, но этого так и не случилось. Я начал подозревать его в двурушничестве.

Слушание комиссии было назначено в Карсон-Сити, что было непривычно и крайне неудобно. Нам пришлось взять два или три «Лирджета», чтобы доставить всех моих адвокатов и большинство свидетелей, живущих и работающих в южной части Лас-Вегаса.

Слушания проводились в просторном зале. Линда Роджерс, секретарша Оскара Гудмана, помнится, вкатила в зал целую тележку с кипами материалов на меня».

Слушания, проходившие на втором этаже государственного офисного здания в Карсон-Сити, заняли два дня. Левше задавали вопросы обо всем – об Илае-Ростовщике, о предполагаемой даче взятки футболисту из Северной Каролины, об отношениях с Тони Спилотро. «Левша отвечал на вопросы комиссии очень развернуто, – вспоминал Дон Дильо, колумнист “Лас-Вегас Ревью Джоурнал”, – иногда даже слишком развернуто».

По словам Дильо, Левша так нервничал во время ответов на вопросы, что просто не мог остановить поток своих объяснений и оправданий. К примеру, когда его спросили об отношениях со Спилотро, Левша начал долгий сбивчивый монолог: он заявил, что знает Спилотро чуть ли не с самого его рождения, что их родители дружили между собой, но что после переезда в Вегас они не имели никаких личных или профессиональных дел друг с другом.

Левша свидетельствовал: «Я отдаю себе отчет в том, что Тони подвергается необоснованным обвинениям и упоминается в прессе в негативном ключе, и я утверждаю, что не согласен с этим. Я читал, что мистер Спилотро прибыл в город, чтобы за мной присматривать, охранять меня и так далее. Я понимал, что пытаюсь войти в крайне деликатную область азартных игр и узнал, что Совет Невады, Комиссия и сам игорный бизнес вместе составляют крайне привилегированную индустрию.

Но затем я также осознал свое право или, учитывая тот факт, что мне посчастливилось обзавестись женой и двумя здоровыми детьми, право моей семьи на то, чтобы стать частью этой индустрии.

Я пытался попасть в нее с тех самых пор, как впервые перешагнул порог “Стардаст”. Учитывая мой послужной список, я думаю, что Комиссия, – Дильо утверждал, что на этих словах Розенталь смотрел прямо на Ганнифина, – согласится с тем, что я почти безупречен – во всяком случае, близок к безупречности.

Я считаю, Тони тоже это понял. Тони сам выбрал Неваду. Он имеет право сам выбирать место жительства для своей семьи. Я уважаю это право. Думаю, он уважает мое.

Тони избегал Фрэнка Розенталя, а я избегал Тони, до той степени, что я не могу вспомнить ни одного появления Тони Спилотро на территории, принадлежащей“ Арджент”. Просто не могу. Если вы спросите меня:“Фрэнк, вы с Тони условились или договорились не встречаться?”, то мой ответ будет строго отрицательным. Думаю, дело было в уважении, а я ценю уважение».

Розенталь защищал себя пять часов; полные слушания заняли два дня. Свидетельские показания давал и Аллен Глик, который признал, что не был в курсе прошлого Левши, когда нанимал его. Но он добавил, что был доволен работой Розенталя и не изменил бы своего решения сегодня. «Если отказывать каждому, у кого есть оплошность за плечами, то придется отозвать половину лицензий в городе», – заявил Глик Комиссии.

Джефф Сильвер, главный юридический советник Комиссии, рассказывал: «На второй день допроса стало ясно, что у Левши были ответы далеко не на все наши вопросы. Я поинтересовался у одного из членов Совета, Джека Стреттона, на кой ляд терзать парня всеми этими вопросами, если ему все равно откажут в лицензии? Мы остановили слушания».

Через два дня, 15 января 1976 года, Совет Невады вынес рекомендации об отказе в выдаче лицензии Левше.

Левша продолжал: «Когда два других члена Совета проголосовали против выдачи лицензии, Ганнифин отказался отдавать свой голос с занесением в протокол. Но когда два других члена Совета выступили с речью и предложили проголосовать единогласно, он поддался.

После слушания Ганнифин подошел ко мне и протянул руку. “Хочу извиниться перед тобой и твоей семьей, – сказал он, – но я сделал то, что должен был”. Я понимал, что Ганнифину неудобно. Он знал, что со мной поступили нехорошо, но он был всего лишь школьным учителем и по совместительству инспектором по надзору за условно-досрочно освобожденными, и был подконтролен губернатору.