Им не было числа. Каким-то единым, бесконечным потоком они давили на меня, словно волна.

Славя не сидела на одном месте. Едва только могучая тень мрачного жнеца заслоняла от меня последние обрывки света, как она гнала его прочь. Кромсала слежавшийся, душный воздух исполинских размеров коса, разрывая его в клочья, будто паутину. С крышками гробов, будто со щитами наперевес, шли мертвяки — не глядя, бездумно, с единой лишь целью.

Ангелицы размером с небоскреб для них будто бы и не существовало.

Зато они существовали для нее — словно хлебные крошки, девчонка давила их ногами. Несчастные мерзко хрустели, перемалываясь в костяную муку, но все тщетно. Местное кладбище будто хранило в себе тысячи тысяч, отчаянно посылая все новые и новые войска на убой.

Мне это надоело.

Славя с грохотом, содрогнувшим землю, припала на колено, щуря глаза от закружившихся вокруг нее столпов кладбищенской пыли; мрачный жнец подловил ее не в самый удачный момент. Скользнул в сторону в обманном маневре, двинул торцом косы под ребра. Воплощением погибели — даже для детей света — он навис над ней грозной, готовой закончить этот балаган фигурой.

Еще мгновение, понял я, и она растает под его ударом, оставив меня один на один с его огромным величеством.

Я переломил попавшегося мне под руку скелета напополам, его собрату снес череп, врезавшись в тот кулаком. Лишившийся головы бедолага уронил наземь челюсть, нелепо вскинул руки — я отправил его к праотцам пинком. Третий был тем, кто мне и нужен. Словно желавший закосплеить ассассинов с наручными клинками, вместо них у него были лезвиеобразные крюки. Я поддел его коленом, развил направление удара. Словно дубиной врезался его тушкой в тощего собрата, обратив обоих в груду костей. В моих руках осталась все еще шевелящаяся кисть. Пальцы сжимались в поисках добычи — я вытряхнул ладонь мертвеца прочь, нацепил на себя его крюк. Ремни застегнулись на удивление быстро и легко — будто сама перчатка давно мечтала лечь на что-то помимо костяных ладоней.

Навалившегося сзади поганца я перекинул через спину, с размаху ударив оземь. Он затрещал, искрами щепок разлетаясь в разные стороны.

Я не смотрел на мельтешащую, мерно раскачивающуюся из стороны в сторону толпу мертвяков — меня ждал новый уровень.

Каждое движение Слави казалось мне бесконечно далеким, невероятно неповоротливым. Мрачный же жнец был проворней. Из-под черного капюшона мглой смотрели пустые глазницы, злобой и могильной тьмой дышал зловещий оскал. Коса в его руках сверкнула скорой смертью, я же верил только в то, что рефлексы меня не подведут.

Срываясь на тяжелое дыхание, я оторвался от земли в безумно высоком прыжке. Снес ногой череп одному из противников, его сосед по строю решил закрыться от такой участи крышкой гроба. Трещала рвущаяся ткань, хрустнула твердь давно прогнивщей древесины, но я сумел оттолкнуться от нее. Ветер, порывом ударивший в лицо, запоздало решил сдунуть меня прочь, что пылинку.

Тщетно.

Подхвативший ураган швырнул прочь мою тушку, но я зацепился крюком за нижний подол юбки исполинской ангелицы. Меня мотнуло в сторону, чуть не скинув вниз, когда на полусогнутых ногах, оскалившись, она спешила подняться, уйти из-под удара.

Не успеет, я это знал. Слишком медленная, слишком не собранная, несуразно неторопливая.

А вот я успеть должен был во что бы то ни стало!

Ткань ее мантии была толщиной едва ли не с одеяло — я цеплялся за нее не хуже, чем человек-паук. Шелковая и мягкая при обычных размерах, сейчас она казалась полной неровностей, жесткой, что древесина.

Импровизация тащила меня все выше и выше на одном лишь энтузиазме. С выпуклого шва спрыгнуть на шнурок, опереться на пуговицу, отскочить от петельки, ухватиться за торчащий под платьем бугорок.

Славя вскрикнула от неожиданности, подавшись назад. Я не видел, но точно знал, что еще и густо покраснела. Покраснеешь тут, когда в момент схватки с самой смертью нечто крохотное и едва заметное хватает тебя за сосок!

Но все сработало как надо. Ее могучее тело, встрепенувшись, качнулось, швырнув меня прямо на уже опускающего на ее шею косу мрачного жнеца.

Мне хотелось врезаться в него пулей. Пробуравить черную мантию насквозь, оставляя после себя одни лишь лохмотья, и пробить плоть костей.

Я знал, что ничего не получится. Жнец успел удивленно разинуть пасть за мгновение до того, как понял, что я вот-вот рухну в его пустую глазницу.

В ней царствовал мрак. В ней бурлила сама кипучая смерть. Руки покойников — бледные, неуместные на черном покрывале балахона жнеца — потянулись за мной в тщетных надеждах поймать, задержать, кинуть прочь.

Я вспорол одну из них, заставив брызнуть фиолетовой, давно стухшей кровью. Ее товарку встретила та же участь — попытавшаяся ухватить меня пятерня мигом лишилась всех пальцев разом. Крюк разил зловонную, мертвую плоть, словно бумагу.

Хрип вырвался из недр мрачного жнеца. Здравый смысл лупил меня по щекам от неизбывного счастья, вопрошая, знал ли я, что не ухну в недра пустого скелета, провалившись насквозь, что внутри меня поймает мягкая пелена мглы?

Мне нечего было ответить. Импровизация лишь лениво поплевывала в потолок, говоря, что ее дело воплотить, а уж рассуждать о безрассудстве она доверяет другим. Запоздалый ужас еще только спешил влиться стылой водой в душу, как на меня накинулись воплощения погибели.

Глаза — зеркало души человека.

Какая душа у смерти?

Уверен, поэты не раз и не два задавали этот до обидного простой вопрос. Словно лелеяли надежду в самом деле узреть печаль людских страданий вкупе с гробовой тоской потери.

К черту все, здесь было совершенно иначе! Воздушными змеями вспорхнув со своих незримых насестов, ко мне скользнули призраки. Тусклый, едва пробивавшийся сквозь пелену самого забвения свет выхватывал лишь силуэты очертаний, воображение спешило нарисовать им лица.

Первый выпорхнул передо мной прямо из-под земли. Я слышал стук своего сердца в ушах, отскочив назад и полоснув крюком наотмашь. Мрак вспорол сдавленный, едва слышный вскрик, призрак мокрой тряпкой бухнулся наземь.

Мне казалось, что ноги утопают во тьме, что липкой тиной она утаскивает меня в пучину, навстречу смерти. Отчаянно молил всех богов, каких только знал, чтобы Славя была цела. Здравый смысл принялся вопить в ухо, что это всего лишь транс, что ангел не может умереть внутри него, а вот я как раз могу, так что требуй помощи для себя.

Я знал.

Но просил для нее.

Двое призраков юркнули ко мне в надежде обойти со сторон. Закружились в дивном танце, прячась в тенях, скрываясь из виду. Третий нырнул в отчаянной атаке, лелея надежду взять меня сверху.

Покрывало его халата взлетел над моей головой, словно парашют, опускаясь на меня сетью. Я не успел, а потому тотчас же оказался в холодном плену. Призрак надеялся сдавить меня, цеплялся за руку, норовил связать — и у него прекрасно получалось. Едва почуяв, что добыча ослабла и не способна к сопротивлению, отвлекавшие меня до того момента призраки воронами устремились к моей связанной тушке. Я вскрикнул, когда один из них силой разинул мой рот — его руки зябко коснулись моей души, стиснули мертвой хваткой, пытаясь выудить ее наружу.