Земля у одной из могил взорвалась, россыпью разлетаясь в стороны. Вздрогнул могильный холм, оглашая округу гулким грохотом.

Я почуял, как теряю последние остатки самообладания. Что мои штаны разве что чудом еще сухи, а то, что не бегу со всех ног прочь, всего лишь упущение, и лучше бы мне с этим поторопиться.

Земля задрожала под ногами. Я взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие. Тщетно: меня опрокинуло чудовищной силой. Могильный холм содрогался от каждого удара, пока, наконец, не выпустил из своего чрева крышку гроба — словно деревянный платок, она вспорхнула в воздух, птицей заметалась, нелепо завертелась, рухнула. Я тяжело дышал, пытаясь встать: ноги отказывали мне в этом. Заплетаясь, они роняли меня раз от раза, говоря, что лучше бы хоть на немного, но прилечь.

Что я там говорил про бред? Это был уже не бред и не абсурд — это проверка моих нервов на прочность!

Дикой куклой на свет вырвался скелет. Он двигался неестественно, дергаясь, будто пропускал сквозь себя десятки тысяч вольт. Разевалась зубастая пасть, хвалился гнилыми прорехами глаз пожелтевший череп. Облюбовавшие его, будто собственный дом, змеи, спешили вынырнуть прочь, шипя, показывая язык.

Тогда я не выдержал.

Крик разлился по просторам, зазвучал будто колокол. Он утонул, когда я увидел, что случилось дальше. Черное, бесконечно мрачное небо зашелестело тканью. Исполинских размеров мрачный жнец не спеша поворачивал ко мне непритязательный лик. Равнодушное выражение черепа сейчас, казалось, ухмылялось над моей ничтожностью.

Он мог бы раздавить меня пальцем, словно того самого пресловутого таракана. Сдунуть, прихлопнуть, упрятать в карман и унести в свой бесконечно огромный загробный мир. На ум почему-то шла Биска — она и будет той самой дьяволицей, что будет мучить меня до самого второго пришествия. Еще успею позавидовать участи Иоганна.

Скелеты восставали из своих могил один за другим. Они рвались на свободу, словно разбуженные поздним концертом рокера соседи. Им претила моя жизнь, звук моего бьющегося сердца вдребезги разбивал их уютную, могильную тишину.

Я сделал шаг назад, качаясь из стороны в сторону, приказывая самому себе отринуть панику. Она все еще крепко держалась за меня, заставляя волосы встать дыбом на загривке. Спешно искал взглядом хоть что, лишь бы походило на оружие. Споткнулся, отступая назад — надломленный могильный крест будто только и ждал, чтобы им крошили нечисть.

Я схватился за него. Старые, щербатые доски норовили наградить меня тремя сотнями заноз, но сейчас было не до того, чтобы привередничать. Я взвесил крест — он казался в меру тяжелым. Осмелившись, решив, что ему все можно, один из первых скелетов ринулся на меня в атаку.

Зарычав не хуже орков, я вскинул крест над собой — тяжелой дубиной он на миг взлетел в небеса, прежде чем чавкающе врезаться прямо в череп покойника. Скелет, словно был сделан из конструктора, просыпался осколками костей.

Я не стал ждать в победной стойке, когда над моей головой кровавыми буквами незримой рукой напишут «фаталити», и бросился уже в атаку сам.

В каждый удар вкладывал собственный страх. Будто месил могильным крестом не распоясавшуюся нежить, а попытавшийся взять меня измором ужас. Кости гремели, россыпью разлетаясь в сторону. Хрустели желтые черепа, сыпались выбитые зубы — будто дорвавшийся до хорошей битвы варвар, я все больше и больше утопал в горячке боя.

Огромный жнец взирал на меня с недоумением. Словно он не ждал, что я буду защищаться.

Недоумение его пустых глазниц сменилось презрением: носитель мрачной мантии считал мою возню бесполезной, жалкой, никчемной. Я остановился, лишь когда последний мертвяк пал жертвой моих рук. Оскалившись, стоял на груде костей, словно призывая небеса в свидетели моих сил. Вскинул крест снова, когда когтистая, костлявая лапа жнеца нависла надо мной. Здравый смысл кричал, что я заигрался, голос Слави отчаянно убеждал в том, что я дурак! Шутка ли, решил, что смогу расправиться с великаном деревянным крестиком.

Я не отступил ни на шаг. Крест врезался в белую, твердую плоть, перемалываясь в щепки, осыпаясь трухой прямо в моих руках, превращая в прах последние надежды. Я почуял, как в лицо пахнуло холодом смерти, зажмурился, оскалившись напоследок. Пускай я умру, но не с ужасом на лице.

Свет мягким теплом коснулся меня со спины. Растаявшая было свечой надежда снова восставала в недрах души, закрываясь стенами святых крепостей. Один за другим возносились щиты, когда жнец попытался стиснуть меня в кулаке. Гулко охнув, будто от огорчения, его могучее тело отклонилось прочь.

Я не хотел оборачиваться, но обернулся.

В Славе было добрых два, если не три десятка метров. Разгневанным титаном она возносилась под самые небеса. Могучие ступни вгрызались, тонули в рыхлой, мягкой земле. Ветер играл с ее волосами, глаза исторгали молнии. Дыхание жаром способно было расплавить солнце, гнев, бурливший в ее груди, был стократно сильнее любой смерти.

Едва жнец повторил свою попытку, как она ответила ему затрещину. От грохота затряслась земля, а я понял, что все, что было до этого, — лишь цветочки. Ягодки разве что вот-вот начнут прорастать…

Они сцепились, будто две горы. Жизнь вступила в извечную борьбу с своей противницей смертью. Отчаянно, зло, нещадно они осыпали друг дружку громадой ударов. Земля дрожала от их напора.

Славя была стремительна, как истребитель. Летучим кораблем возносилась ввысь только для того, чтобы, задержавшись на миг, смахнуть с волос волну благоухающей благодати.

Из недр черепа костлявой неслось обиженное, глухое урчание. Смерть сопротивлялась всем, что у нее только было. Мрачный жнец перехватил косу — казалось, что ей можно было превратить в кровавый урожай целый город за один взмах.

На их фоне я был всего лишь...

Таракашкой.

Подчиненные злой воле скелеты собирались вновь. Беспощадные порывы ветра, будто моровое поветрие, рывком затаскивали в ураганный вихрь разбросанные по всюду кости. Словно конвейер, оно клепало свежих мертвяков — снова вернувшиеся по мою душу покойники желали забрать ее.

Креста под руками не было. Я попытался воззвать к демонической сути, но та, будто обидевшись, что принял помощь ангела, постыдно молчала.

Интерфейс ясночтения так же был глух к моим мольбам — видимо, решил, что в трансе я смогу справиться как-нибудь и без него. А может быть, ему нечего было рассказать о тех ужасах, что сейчас творились у меня под черепушкой.

Стремглав и немедля я швырнул себя в толпу мертвяков. Жадные до моей плоти, они царапали руки, хватались за ноги, отчаянно и зло надеялись выдавить глаза.

Я был будто медведь против сотни тысяч зайцев. Их число против моей неповоротливой мощи.

Импровизация правила бал, потирая руки, радуясь, что ей дали слово. Товарным составом я врезался в них, заставляя рассыпаться осколками. Ветвями оседали на земле оторванные костяшки рук, нелепо изгибались изломанные у суставов пальцы. Ошалевший, я ломал хребты о колено, трещали ребра грудных клеток под яростным напором.