— Беспредел и есть, — Ярина уже выла, подвсхлипывая, — самый натуральный. А с виду — приличные пацаны. Одеты хорошо. Тачка дорогая. На морду — симпатичные.

— Хочешь сказать, не рыночный вариант, — усмехнулась Альфия.

— Не-а, — сморкнулась Ярина в бумажную салфетку, — совсем не с рынка перцы. Больше на мажоров смахивают. Золотом обвешаны. Гайки[211]на пальцах в два ряда.

— Значит, понравились мальчики? — вставил я свои три копейки.

— Жора, ты издеваешься? — возмутилась Оксана. — Как могут понравиться те, кто тебя бьет?

— А до того? — спросила Роза ласково и участливо.

— До чего «до того»? — переспросила Оксана.

— До того, как били? Когда вас кататься звали? — пояснила Шицгал полет своей мысли.

— Да так… Вполне себе приличный клиент, — проговорилась Кончиц.

— Картина Репина «Приплыли», — констатировал я. — Так вы, значит, вчера на промысел двинули?

— Жора, за кого ты нас принимаешь, — возмутилась Урыльник, которая теперь, как выяснилось, уже Бандера.

Ответом ей был звонкий хохот всего девичьего коллектива.

— Ну приколистка, — держалась за живот Анфиса. — К Задорнову ходить не надо.

— Слышь, мать, а ты когда операцию по гименопластике успела сделать? — смеялась Галина.

— Какую операцию? — не поняла Ярина.

— Да по восстановлению девственности, — не унималась Антоненкова.

— При чем тут это? — откровенно не поняла Ярина, что от нее хотят.

— А при чем тут: «за кого ты нас принимаешь»? — передразнила ее Антоненкова. — Сказать, за кого тебя Жора принимает? Или напомнить, на что ты в Москве у него же подписывалась? Сидит тут, понимаешь, и целочку из себя строит.

— Все вы не так поняли, — встала на защиту подруги Кончиц. Или Штирлиц?

— Все мы так поняли, — констатировала Ингеборге. — Как есть, так и поняли. Вот так всегда все и кончается, когда в приличную компанию шлюх с панели берут.

— Сама ты млядь шпротная, — окрысилась на нее Кончиц-Штирлиц, срываясь на крик.

— Может быть, я и млядь, — спокойно ответила Прускайте, — может, даже и шпротная. Но в отличие от тебя на панели ночами не стояла.

— Я тоже на панели не стояла, — крикнула Оксана.

Я обернулся на негра за стойкой. Фу-у-у… Все не так плохо. Он вроде пока в панику не впадает и патруль не вызывает. Ну кричат друг на друга клиенты. Может, им так нравится? Главное — драки нет.

— Ой ли, — покачала головой Ингеборге, в упор рассматривая Оксану. — Тогда скажи нам, дорогуша, откуда тебя в наше агентство выдернули? Из какого дерьма? Ну что молчишь? Не нравится, когда тебя, как котенка, носом суют в то, куда нагадила?

Кончиц молчала, краснея шеей. И совсем не была похожа на какую-то там «фон».

А Прускайте продолжила, обращаясь уже ко мне:

— Жорик, еще совсем недавно вот ее, — она кивнула на Кончиц, чтобы я на кого другого не подумал, — наш менеджер на Ленинградке,[212]ночью, снял у «мамки».[213]Для собственного частного употребления. Выбрал под светом фар из десятка таких же. За тысячу рублей. Всего. Утром, протрезвев, рассмотрел, что баба кондиционная вполне, и в агентство притащил. Потом агентство ее у сутенера выкупило. Она за это теперь менеджеру бесплатно дает, по первому требованию.

— Сволочь ты балтийская, фашистка недорезанная, подстилка чухонская, — брызнула слезами Кончиц, подвывая, — кому это интересно? Зачем ты все это рассказываешь?

— Никому бы не было это интересно, — назидательно проговорила Прускайте, — если бы ты вчера на панель не пошла. В первый же день! Правильно сказано, что в этом мире каждый имеет второй шанс изменить свою жизнь. И вы им не воспользовались.

— Врешь ты все, — зло сказала Урыльник, перестав плакать.

Глаза ее были злыми.

— А вот и не подеретесь, — встрял я старой школьной шуткой, но девки на меня не прореагировали. — Брэк, я сказал, — это уже сердито вышло.

Украинки готовы были на пару порезать литовку на ленточки, только дай волю. Но драка в коллективе в мои планы не входила.

— Успокоились? — оглядел я «пионерок». — Тогда продолжаем. Итак, если с обвиняемыми в моральном падении «пионерками» нам не все стало ясно, то требуется приступить к опросу свидетелей.

Я снова пристально посмотрел на Катю.

Она кивнула ресницами.

— Катя, как вчера было дело? Только расскажи нам не ту версию, которую ты вчера полиции гнала пургой, этих вот так называемых подруг отмазывая, а что там на самом деле произошло?

Катя опустила глаза и молчала.

— Катя, не молчи, — сказала Таня Бисянка. — Я тебя никому в обиду не дам. Смелей.

— И я с тобой, — добавила Анфиса, обнимая Лупу за плечи. — Мы, деревенские, завсегда супротив городских стенка на стенку ходили. И друг за дружку держимся крепко, — и с вызовом посмотрела на украинок.

Не понять: прикалывается она или действительно готова прямо сейчас пойти им чухальники чистить?

Катя глубоко вздохнула.

Потом еще.

Но, решившись, затараторила быстрым речитативом, словно боялась, что если остановится, то на второй раз уже не осмелится:

— Они, Ярина с Оксаной, как только мы в «Ковчег» заселились, а Жора куда-то уехал, зазвали меня к себе. Сухой паек доедать. — Лупу порывисто вздохнула. — Мы у них в номере и поели-попили, так что в кафе идти нам уже не интересно было совсем. Решили пойти гулять.

Роза многозначительно хмыкнула.

— Гулять — в смысле прохаживаться по городу, — как бы извиняясь, поправилась Катя. — А на прогулке они опять разговор завели, который еще в номере начался. Мол, денег нет, живем плохо, Жора завез незнамо куда и бросил. Гостиница мало того что дрянь, так еще и разорение сплошное. Предложили для поправки благососа,[214]«от борта»,[215]на холодную[216]клиентов снять, тех, которые на крутых тачках.