На что последовала, явно, заранее заготовленная Олегом Скворцовым разящая фраза.

Как и все остальные действия, она была уже включена им в своеобразный сценарий разговора с опальным журналистом при вынесении ему неприятного решения:

— С тех самых позволяю себе в этом, когда Вы окончательно забыли о чести и совести, пошли на дерзкий обман, подло нарушили закон о неприкосновенности чужой территории.

Только всё это уже могло быть и прежде знакомо Борису Круглову, потому из «колоды» обвинений Олег Олегович достал самый главный свой «козырь»:

— И вообще, в последнее время Вы просто морально разложились и теперь не стоите того, чтобы за вами здесь пол технички подтирали.

Выговорившись, Олег Скворцов уже издевательски улыбнулся. И довольно долго держал на своей физиономии эту маску, глядя прямо в глаза собеседника, ожидая от него ответной реакции на прозвучавшие оскорбления и явную клевету.

От обиды Борис Круглов действительно сжал было кулаки.

Но вовремя понял, что ему, обессилившему за месяцы болезни, теперь просто нечего рассчитывать на достойный отпор холёному ветерану военной службы, «выведенному за штат» компетентных органов, но по вечерам продолжавшему свои занятия боевым самбо в спортивном зале с бывшими коллегами.

Борис Иванович поступил иначе.

Не отвечая «той же монетой» укоризны, всё услышанное он потребовал доказать:

— Такие обвинения не сами себе появляются и не делает чести администрации города передача её сотрудниками друг другу досужих сплетен.

Борис Круглов только теперь позволил повысить голос:

— Если есть конкретные доказательства моего, как вы утверждаете, морального разложения, прошу их предъявить, иначе разговаривать придётся в ином месте, при судье и адвокатах!

За такими фактами, впрочем, дело тоже не стало.

Олег Скворцов, не пожалев своего драгоценного, как он выразился, рабочего времени, поведал «бездельнику» о том, что привело Бориса Круглова к его теперешнему положению отверженного:

— Завёл дружков среди бомжей, подхватил от них заразу, а теперь пытаешься свалить всё на своё мифическое, вот уже на самом деле, ничем не подтверждённое участие в тушении пожара.

Тут бы, согласно взятой на себя «роли», Олегу Олеговичу следовало крайне назидательно ударить кулаком по столу.

Но вместо этого властный чиновник из того же самого стола, поглотившего обесцененный пропуск Круглова в мэрию, достал новенький картонный скоросшиватель.

Как стало ясно позднее, он вмещал в себя целую подборку из нескольких ксерокопий документов. В том числе и протоколы допросов неких граждан Кирилла Сергеевича Колегова и Михаила Терентьевича Сметанина.

Заметив, что Борис Круглов успел мельком прочесть кое-что записанное со слов бомжей, его нравоучительный собеседник еще более окреп в своих претензиях:

— Пользуешься тем, что геройски погибший лейтенант Сергей Корнеев не может вывести тебя на чистую воду, опровергнуть все те бредовые враки насчёт участия в тушении пожара, что ты разносишь по редакциям!

В том же духе прозвучало и самое обидное обвинение:

— Тогда как сам в это время пьянствовал на помойке со своими дружками из числа бродяг!

Переход «на ты» случился само собой и не потребовал от Олега Олеговича, говорившего столь громко и властно, никаких к ним дополнительных объяснений.

— Да и к чему? — стал понимать его состояние Борис Иванович. — Коли в папке-скоросшивателе оказались дубликаты показаний бродяг с городской свалки, проходивших лечение в инфекционном отделении городской больницы.

И самое главное, людей — готовых на всё, ради того, чтобы их оставили в покое:

— Даже на самую откровенную ложь.

По их словам выходила крайне живописная картина:

— Накануне своего попадания на лечение, они весьма тесно общались с безработным Кругловым на городском мусорном полигоне и распивали там спиртные напитки вместе с Борисом Ивановичем.

А ещё «свидетели» живописали процедуру совместного заедания «паленки» теми отбросами, что были вывалены для утилизации машиной из супермаркета:

— Где накануне отбраковывали залежалый товар.

— Вот откуда твоя нынешняя желтуха корешки пустила! — едко констатировал Олег Скворцов. — И нечего здесь шляться, просить помощи и надоедать стенаниями насчёт героического происхождения своей желтомордости.

Наконец-то Олег Олегович выговорился.

Но, как оказалось, что ещё не до самого конца:

— Я бы прямо сейчас у тебя и членский билет «Союза журналистов» забрал, но не имею пока полномочий.

Голос его еще более окреп.

— Видимо для того, чтобы разговор могли слышать и в соседних кабинетах, не говоря уже о коридоре, — мог догадаться Круглов.

Пока же ему приходилось внимать продолжению всего бесконечного потока той мерзости, которую не жалел изливать на него столь ярый «защитник морали и нравственности»:

— Посмей только еще пристать к Нине Максимовне со своими дурацкими просьбами, сразу познаешь, почём фунт лиха!

Всё только что услышанное оказалось для опешившего Бориса Круглова не просто полной неожиданностью, но и самым настоящим ушатом не просто холодной воды на голову, а скорее — смердящих помоев, занесённых для этого с изрядного морозца.

При этом Борис мог, разумеется, предполагать о подобном исходе его появлении в здании муниципалитета:

— Зная, с кем придётся иметь в мэрии дело!

Но наступившая действительность с лихвой превзошла все его самые, что ни на есть худшие ожидания.

— Не хватало только, чтобы меня отсюда еще и вывели с позором, — подумал он, глядя на то, как замолчал, наверняка ожидая его ответной реакции, Олег Скворцов.

Ну а тот явно уже приготовился подать из своего кабинета сигнал постовому с проходной администрации.

От Бориса не ускользнуло, что руку Олег Олегович держал опущенной под столом, где у него имелась кнопка электрического звонка, проведённого на вахту из тех мест, где в общении с посетителями могли случиться вот такие, как теперь, конфликты.

Потому, вместо того, чтобы в отместку «бросить, вроде козырей на карточный стол» свои аргументы и неопровержимые доказательства в пользу истины, он, в молчании поднялся со своего стула.

Затем не прощаясь, вышел из кабинета Скворцова.

5

Да и ему никто ничего не сказал на всём обратном пути по длинным коридорам к выходу из мэрии. И совсем не потому, что не осталось у него здесь добрых знакомых.

Некоторые избегали общения, боясь «засветиться» рядом с опальным теперь журналистом. Но у большинства имелась на то ещё более веская оправдательная причина.