убийцы без страха и упрека в военных училищах очень востребованы.

Но окутала его коммунистическая пропаганда, и в 18 году отправила пинком под зад из армии в родные пенаты. Что делать рьяному коммунисту в Олонце? Создавать отряд уездной милиции по поручению, так сказать, партии. В сельское хозяйство идти — себя не уважать, чем-то еще заниматься — не приучены. Ментовка — самое то!

Моряков был принципиальным ментом, более того — идейным. Считался только с партией и лично товарищем Лениным. С народом считаться перестал. Он у него весь в преступный элемент превратился, и поэтому с ним он боролся, не покладая рук.

Ныне в доме Вацлава Федор нисколько не сомневался в своей судьбе: коли финны не прикончат, родные земляки это сделают за здорово живешь. Теперь он вне закона, потому что закон, так его и растак, поменялся. Дело житейское.

Враги, конечно, быстро вычислили, кто в доме чеха прячется. Слухами земля полнится, а слухами про начальника милиции — еще и подпитывается.

Не сумели они с товарищами милиционерами организовать сопротивление захватчикам, разбежались товарищи милиционеры, как крысы. Да и сам он бежал от Вербного креста, что в деревне Татчалица, так быстро, как еще никогда не бегал. Только и успел пару раз выстрелить в неприятеля, переходящего реку по висячему мосту, уменьшить его живую силу на пару солдат.

Окружили его, некуда более бежать. До родного отделения милиции — рукой подать, но там тоже уже, вероятно, хозяйничают интервенты.

— Выходи, Моряков! — крикнули ему. Даже фамилию добрые жители подсказали. Финнов вокруг дома собралось изрядное количество. Оно и понятно — развлечение, не каждый день начальники милиции попадаются.

— Уходите! — вместо Федора крикнул Вацлав. — Это мой дом. И я в нем хозяин.

— Мы — Закон, — сказали финны. — Будем вас немного пиф-паф.

— И он — тоже Закон, — возразил чех. — Мне какая выгода?

— Его расстреляем, тебя, так уж и быть, повесим, — признались финны.

— За что? — спросил Вацлав, а Моряков на него укоризненно посмотрел: наказывают не за что, а потому что!

— За укрывательство красного.

Моряков и Вацлав отстреливались до самого утра следующего дня. Боеприпасов для старенького ружья оказалось преизрядно, они стреляли по очереди, потому что патроны для милицейского нагана иссякли очень быстро.

Забравшись к слуховому окошку пристройки к чердаку, некогда выполнявшей роль голубятни, Федор стрелял на все четыре стороны, крича во всю глотку:

— А! Немчура! Подходи! Мочи козлов!

— Мочи козлов! — соглашался с ним Вацлав, обеспечивавший перезарядку ружья и снабжение водой.

Когда пуля снайпера перебила ему руку, Федор принялся воевать один. Несмотря на перевязку и установленную шину, Вацлаву сделалось плохо, и он понимал, что лучше уже не будет.

Потом, ближе к полудню, 24 апреля, финские егеря, наконец, ворвались в дом и обнаружили там двух окровавленных человек, уже неспособных держать оружие. Их выволокли во двор, где начали укладывать рядком десяток погибших в этой перестрелке солдат. Тотчас решили: застрелить всю «красную сволочь», не терять время с вешанием.

— Погоди, — прохрипел финну Моряков и дернул головой. — Эй, а сабля у тебя откуда?

— Семейная реликвия, — еле размыкая окровавленные губы, ответил Вацлав.

Тут их и расстреляли, точнее — пристрелили, потому что ни карел, ни чех стоять на ногах не могли.

  Над землей бушуют травы.

  Облака плывут кудрявы.

  И одно — вон, то, что справа,

  Это я.

  Это я. И нам не надо славы.

  Мне и тем, плывущим рядом.

  Нам бы жить — и вся награда.

  Но нельзя.[9]

Любая власть считает себя таковой лишь в том случае, если умеет карать и никогда никого не оставляет безнаказанным.

Продвижение AVA в Карелию было быстрым, но не очень. Очень сильное организованное сопротивление оказали пограничники и, на удивление, лыжная рота красных финнов. Бились яростно и жестко: раненные сражались до тех пор, пока не переставали быть таковыми. Из боя выходили только убитые.

Красногвардейцам не хватало оружия, в то время как егеря были вооружены всем, чего можно было пожелать — разве что атомной бомбы с собой не было. Но разве в вооружении дело?

Люди бились за свою мечту, потому что каждый видел Россию по-своему. Финны несли старый порядок, а он уже никого не устраивал. Лахтарит (мясники) своим пренебрежительным отношением к карелам вызывали такое противодействие, что если бы Маннергейм, либо кто там из главных буржуев еще, увидели с какой несгибаемой отвагой бьются практически голыми руками парни из карельских деревень, они бы пустили по щекам скупые мужские слезы и дрожащими голосами произнесли: «Гвозди бы делать из этих людей — не было бы в мире больше гвоздей». Или что-то подобное, но обязательно про «несгибаемую отвагу».

Впрочем, правящей верхушке Финляндии было глубоко наплевать. Была выработана стратегия: в случае сопротивления выявлять и уничтожать карелов — ее и пользовали. Почему именно так, почему именно карелов? Разве что клацающий челюстью Самозванец мог ответить. Да Глеб Бокий. Да парни из Туле. Да чех Вацлав и карел Моряков — вот уж угораздило первому погибнуть, сражаясь плечом к плечу рядом со вторым, не отличающимся ни честью, ни совестью, разве что великой отвагой.

Между тем батальон лейтенанта Маскула силами трех рот выдвинулся в Сямозеро и захватил его 28 апреля. Согласованность командиров, прапорщиков Тора Кестиля, Вяйне Хейккинена и лейтенанта Вилхо Никоскелайнена позволила им проделать это практически без потерь. Огневую поддержку им оказывал пулеметный взвод кандидата в офицеры (такая вот должность!) Ааро Паяри.

В то время прапорщики, в основном, были боевыми, и эта должность не звучала ругательно. А кандидат в офицеры вызывал больше уважения, нежели кандидат в партию.

В Гатчи бабахнул специально подготовленный взрыв, лед поломался на площади десять квадратных метров, всплыло кверху пузом десять налимов — по налиму на квадратный метр.

Слухачи фельдфебеля Марттина услышали эхо, подобрались все, как один, побежали и взорвали, в свою очередь, заминированный свирский мост — временное сооружение постоянного назначения. Потом, не мешкая, помчались дальше к железнодорожной переправе на реке Оять и там заняли оборону. Сунувшиеся, было, следом красноармейцы попытались отбить стратегический узел, но потеряли убитыми и раненными половину бойцов, плюнули и пошли по своим служебным делам.

29 апреля финны захватили Пряжу и двинулись на Петрозаводск. 3 мая они заняли села Матросы и Коткозеро. Все, первая часть наступления AVA завершился полным успехом. Оставалось теперь либо этот успех как-то развить, либо его закрепить.