– Кстати, я ведь позвала тебя сюда, потому что Юнсу тоже знал эту женщину. Прошлой зимой, когда я ездила к нему без тебя, он рассказывал мне про нее и очень хотел встретиться с этой удивительной личностью. Я тогда пообещала разузнать, но она решила отправиться на покой раньше Юнсу… Смерть ведь сама решает, кому какой черед… Старая стала, голова уже совсем плоха, в последнее время все забываю…

Мы прошли под один из тентов и присели за столик. Женщины в фартуках разносили еду и выпивку. Пожилой мужчина неподалеку помахал нам с тетей, словно мы были знакомы, подошел к нашему столику и, поприветствовав, сказал: «Давно не виделись, сестра Моника!» Казалось, он намазал гелем не только волосы – так сильно лоснилось его лицо. Эдакий румяный здоровяк.

– Познакомься, это бывший начальник сеульского изолятора. Сейчас на пенсии, – проговорила тетя. Я тоже представилась, чем вызвала его бурную реакцию:

– Я слышал, что вы решили стать членом религиозного комитета, и очень хотел встретиться с вами. Вы не представляете, как мои дети в детстве обожали вашу песню «В страну надежды»…

Мне он почему-то не понравился. Как у людей не очень умных, но с обостренными чувствами, я ощутила это на уровне инстинкта. Особенно чувствительные радары у меня срабатывали на мужчин. Правильно это или нет, но при виде мужчин я первым делом давала им оценку, а мерилом служил мой двоюродный брат. Кто бы передо мной ни был, у меня сразу возникала антипатия, если он напоминал мне мерзавца-кузена. Это было что-то вроде шрама. Так что, вероятно, тетя Моника была права, говоря, что пришло время освободиться от гнета прошлого. Мой кузен довлел над всей моей жизнью. И даже если бы передо мной выстроились хоть все святые – неважно, какой религии, – я бы все равно сначала сравнила их с братом. Зная за собой эту слабость, я почувствовала укол вины перед этим мужчиной. Он предложил тете Монике рюмку соджу. После некоторого колебания она поднесла ее ко рту.

– А почему бы и нет! Одна не повредит… Покойница так любила соджу, что частенько просила пропустить с ней по стаканчику, а я, прикрываясь своим монашеским званием, связанная религиозными ограничениями, все отнекивалась и в конце концов упустила шанс.

Лицо тети выражало искреннее раскаяние. Она медленно поднесла рюмку к губам и продолжила:

– Покойница мне как-то призналась, что тоже хотела стать монахиней, но из-за соджу не смогла. И меня все поддевала, говоря, что водка гораздо ближе к Богу, чем монашеское одеяние. Да и среди всех изобретений человечества алкоголь – самая демократичная вещь, и все в таком духе… Доказывая, что и финансовые магнаты, и самые захудалые трудяги пьют одну и ту же соджу за шестьсот вон… Заграничные виски и вина делятся на категории, и только у одной соджу нет ничего подобного… И напоследок подшучивала надо мной, как это я могла состариться, не отведав этого спиртного напитка… Вот наконец и распробовала – вкус и вправду отменный!

Тетя не выпила и половины, но казалось, уже захмелела.

– Да уж, она в свое время предлагала хотя бы по праздникам отпускать заключенным по рюмочке соджу, из-за этого такое началось… Конечно, скорее всего, она пошутила… И тогда же, если мне не изменяет память, сокрушалась, что наши братья за решеткой не могут побаловаться этим доступным для всех напитком… Что ни говори, я благодарен Богу за то, что жил и трудился бок о бок с таким замечательным человеком!

Тетя не ответила. На некоторое время разговор прервался.

– Какие у вас впечатления от общения со смертниками? Мы ставим себе целью перевоспитание, однако в действительности людей сильно не хватает. К тому же в нынешние времена чего ни коснись, все сразу начинают кричать про права личности – голова кругом идет. Вот надзиратели из последних сил и выбиваются… Слышал, вы встречаетесь с Чоном Юнсу… Да уж, таких сволочей, как он, еще поискать… Этот тип хоть какие-то признаки раскаяния проявляет?

Его вопрос привел меня в замешательство. Промелькнула мысль, что он не в тюрьме работал, а состоял на службе где-то в госучреждении. Если бы это была не первая наша встреча, скорее всего, я ответила бы в духе старой Мун Юджон, не церемонясь: «Если вас так интересует, сходили бы и лично убедились…»

– Вашими молитвами я сама перевоспитываюсь.

Он громко расхохотался, хотя мой ответ, видимо, его не удовлетворил – он решил сменить тему.

– А священник Ким окончательно выздоровел! Не чудо ли?

– Нынешняя медицина на высоте… Лекарства делают свое дело, да и сам отец Ким был решительно настроен на борьбу с болезнью.

Казалось, это тетя в прошлом была начальником в тюрьме, а этот тип был как монашка. Меня это немного развеселило.

– По правде сказать, когда в последний раз я ходил его навещать, сказал ему, чтобы он забыл обо всем и лишь без устали повторял двадцать второй псалом… Это принесет исцеление… В прошлом мой друг заболел раком, а после того как я посоветовал ему то же самое, это сработало – он выздоровел, – протараторил мужчина.

Я, кажется, поняла, почему тетя таким образом отвечала ему про медицину. Однако мне стало интересно, что же это за стих в Библии, имеющий силу заговора.

– А что за двадцать второй псалом? У него и вправду такой хороший эффект?

Мужчина изумленно взглянул на меня. «Вот это да, член религиозного совета называется, а таких азов не знает?» – говорил его вид. А то, что я употребила слово «эффект», окончательно испортило картину. Я даже немного заволновалась. А вдруг он спросит, исправно ли я хожу в церковь? Мне действительно стало не по себе, но в то же время в душе поднялся протест: и чего он так умничает, взял бы да объяснил, что это за двадцать второй псалом. Он взглянул на меня немного высокомерно и ничего не ответил, как бы намекая: раз тебе так интересно, то пойди и посмотри дома сама.

– Там говорится… «Господь – мой пастырь, и я ни в чем не буду нуждаться. Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим… И если пойду долиною смертной тени, не убоюсь зла!..» – решила вмешаться тетя Моника, чтобы хоть как-то разрядить накалившуюся атмосферу.

Не такой уж и трудный отрывок. Даже нехристианин хотя бы раз встречался с ним.

– А! Так это тот самый отрывок с плаката-оберега, который клеят у входа в ресторан!

– Послушайте…

Тетя, видимо, почувствовала, что я сейчас взорвусь, поэтому оборвала меня на полуслове. Я ведь и правда всегда таким образом нарывалась на неприятности, так что она логично предположила, что может оказаться из-за меня в некрасивой ситуации.

– Послушайте… Знаете, совместно с представителями буддистской и протестантской общин мы хотим начать активную кампанию за отмену смертной казни… Вы не хотите присоединиться?

Помрачневшее лицо нашего собеседника говорило, что задета его гордость, ибо та, кого он от души поприветствовал, вдруг ни с того ни с сего понесла несусветную чушь про какие-то обереги и талисманы, умалив достоинства псалмов.

– Отмена смертной казни? Гм-м, даже не знаю… В любом случае надо добиться одобрения парламента… Кто знает, возможно, он пойдет навстречу ради роста своей популярности, ведь они люди современные и идут в ногу с прогрессом… Однако, что касается меня, то… как вам сказать… мой ответ – скорее нет, чем да… Поскольку, сестра, это прежде всего создаст бюджетные проблемы снабжения изоляторов. Каждый смертник должен быть под круглосуточным наблюдением, а значит, придется увеличить количество надзирателей. Кто возьмет на себя такие расходы? К тому же это, конечно, крайности, но имеет ли смысл пострадавшим платить налоги, чтобы содержать чудовищ, которые убили их любимых? Выходит, что в конце концов мы перекладываем обязанность поддерживать существование убийц на плечи близких убитого…