Та женщина лет сорока владела маленьким баром, куда мы с приятелями часто заходили в пору моих бесчинств. Надо сказать, она относилась ко мне довольно благосклонно и даже иногда подкидывала денег на карманные расходы, словно я приходился ей младшим братом. Женщина эта, судя по всему, не отличалась особой порядочностью (хотя кто знает, что вообще означает добропорядочность) и, честно признаться, частенько бросала на меня недвусмысленные взгляды. Я же ни о чем подобном не думал из-за немаленькой разницы в возрасте, да и она мне почему-то не нравилась. Не знаю. Может, я интуитивно чувствовал, что отношения с ней не принесут ничего хорошего…

Она сказала, что сегодня у нее выходной, и предложила пойти к ней домой пропустить по стаканчику. Мне стало противно от ее явного заигрывания, и я собирался отказаться, но приятель подмигнул, давая понять, что хочет согласиться, – он был в курсе, что у нее водятся деньжата. Однако тогда я воспринял его подмигивание просто как согласие на выпивку. Поэтому, хоть мне не сильно и хотелось, мы поехали к ней на квартиру в районе Имундон.

Как только мы пришли домой, дамочка тут же переоделась в полупрозрачную юбку и, выставив спиртное, заявила, что хочет поговорить со мной с глазу на глаз. Я попросил приятеля подождать и последовал за ней в спальню. У меня не было времени на праздные разговоры, пока моя любимая, неудачно забеременевшая по моей вине, находится между жизнью и смертью. Я стал умолять хозяйку занять мне три миллиона вон, обещая во что бы то ни стало отдать их. Выслушав мою историю от начала до конца, она сделала предложение: я спасу твою женщину, дам деньги на операцию, а ты за это должен будешь переехать ко мне жить. Я жутко разозлился, что эта тетка в такой критический момент тянет драгоценное время, зазвав нас к себе ради подобной низости. Вне себя от ярости я бросил, что не пойду на это, и собрался выйти, как из комнаты напротив послышались вопли.

Лето подходило к концу с дождями и ветрами. Я ждала прихода четверга так же, как Лис ждал Маленького принца к четырем часам. На этот день я старалась ничего не назначать и уже с вечера среды размышляла, о чем же мы будем беседовать с Юнсу. Помня, что в тюрьме за всю неделю его никто не навестил, и ждет он только меня, по четвергам я не могла позволить себе даже заболеть. Юнсу основательно взялся за чтение книг и иногда упоминал имена поэтов, о которых я никогда не слышала. Меня это радовало и одновременно тревожило. Когда на газетных страницах появлялись статьи о других преступниках, у меня сжималось сердце от мимолетных замечаний окружающих: убивать надо… выродков этих… Перед моими глазами всплывал образ Юнсу. Общаясь с тетей Моникой по телефону, я несколько раз порывалась сказать о моем желании прекратить встречи, однако мысль, что следующий четверг может для него стать последним, останавливала меня. Я не могла бросить его. Вот, оказывается, почему тетя приходит сюда уже тридцать лет.

Я шла по коридорам изолятора после посещения Юнсу. Перед зданием тюрьмы виднелось несколько цветущих кустов роз, чудом распустившихся в этом месте, но они совсем не напоминали золотое поле пшеницы, где Лис ждал Маленького принца. Офицер Ли шел за мной, неся в руках сумку с пустыми контейнерами от перекуса, который я принесла с собой. На дорожке напротив изолятора валялось несколько листьев, опавших раньше остальных. На сегодняшнем свидании Юнсу сказал про них, что листья еще не растеряли свои зеленые краски, но шуршат при каждом порыве ветра, предвещая приход осени. Внешне вроде не изменились, а звук другой. Казалось бы, одна и та же зеленая листва на деревьях и весной, и летом, и осенью, а слышится по-другому… Выходит, внешний вид – это еще не все.

Сегодня Юнсу говорил особенно умиротворенно, как-то неторопливо. У него словно что-то улеглось на душе. Это напомнило мне осеннее озеро: внешне вроде бы такое же, как и в другие сезоны, однако цвет воды оседал где-то там, в глубине.

– Вы знаете… А я ведь тоже живу в ожидании четверга… – произнес офицер Ли.

Я смущенно улыбнулась, убирая выбившиеся волосы за уши. Стало как-то неловко. «Госпожа Мун, вы сильно изменились в последнее время… Выглядите отлично! Видимо, произошло что-то хорошее. Раньше вы были такой взвинченной…» – говорили мне при встрече преподаватели в институте. Хотелось, чтобы они не сильно перемывали мне кости, но я была польщена, что от них не ускользнула моя перемена к лучшему.

Сейчас мне кажется, мы с Юнсу отражали друг друга. Я успокаивалась настолько, насколько спокоен был он, а когда он начинал нервничать, я тоже начинала испытывать тревогу. Наступает осень, совсем скоро – конец года, и мы не могли опять не думать о смерти. Степень напряжения, которую испытывает заключенный-смертник и его родные и близкие, равноценна ежедневному прохождению казни. Его страх подобен страху человека, который получил угрожающее послание от гигантского монстра: «Будь готов, я иду тебя убивать!» Он чувствует, что каждый день находится в лапах этого чудовища.

– Сначала… попал сюда ради сдачи государственного экзамена, а сейчас благодарю судьбу, что так получилось. Именно здесь я начал задумываться, что такое человеческая жизнь и что такое смерть.

Офицер Ли впервые обратился ко мне с такой длинной речью. И его слова показались мне искренними. За десять лет работы в изоляторе мимо него прошли десятки смертников, таких как Юнсу, которых он приводил сюда и затем уводил навсегда.

– Наступает осень, и в сердце закрадывается страх, ночами не могу заснуть. Если в прошлом году смертные приговоры не приводились в исполнение, значит, в этом году их не миновать… Представляете, если у меня такой мандраж, то что говорить о приговоренных. С этого момента и до конца года все будут взвинчены, и начинают происходить всякие инциденты. Услышу ночью крики, пойду проверять – оказывается, кошмары мучают… Похоже, даже во сне они проходят через муки казни…

– А как Юнсу в последнее время?

Офицер Ли хохотнул.

– Можно сказать, чуть ли не монахом стал. Ночами читает книги и молится, а деньги, которые вы переводите, судя по всему, отправляет тому, кто больше всех в них нуждается. В последний раз, когда сестра Моника приходила на мессу и рассказывала про католических отшельников, которые всю жизнь проводят за решеткой, и про буддийских монахов, которые живут в землянках, она даже похвалила Юнсу за то, что он похож на них. Пока я здесь служу, тут и бывшие президенты сидели, не так давно был кандидат на пост президента. Парламентарии, министры, монополисты… Я в политике не силен, однако в этом месте жизнь каждого как на ладони, можно наблюдать сквозь стекло… Невольно задумываешься о многом…

Я не спросила, о чем – не было необходимости. Мы миновали одну дверь за другой. На выходе, перед тем как попрощаться, я спросила:

– Послушайте… приведение в исполнение… о нем заранее объявляют?

Офицер Ли, чуть замешкавшись, ответил:

– Накануне вечером… Надзиратели без выпивки не могут это все выдержать… Вроде бы и уголовники… да и мы все время ворчали, глаза бы их не видели, однако, хочешь не хочешь, успели привыкнуть. Когда читаешь про них в газете, они кажутся чудовищами, а узнаешь поближе – обычный человек. На поверку выходит, люди везде одинаковые… После проведения казни еще месяц без выпивки жить не получается. Говорят, те, кому пришлось быть свидетелями убийства, выступают за высшую меру наказания, а те, кто видел смертную казнь, становятся сторонниками ее отмены… Понятно, что правы и те, и другие. Я сказал, что благодарен судьбе за то, что оказался надзирателем, но после исполнения смертных приговоров хочется все бросить и уйти. Неудивительно, что многие надзиратели впоследствии становятся проповедниками или буддийскими монахами. Думаю, причина одна и та же.