Зычный голос нубийца перекрыл их охи и ахи, как Иерихонская труба.

— Не суетитесь, госпожа. Он не слишком пострадал. Просто получил изрядную трёпку.

— От кого?

— От здешнего… хозяина.

— Убийца!

Не сдержавшись, Ирис всхлипнула и бережно прикоснулась к рыжему, вздымающемуся от частого дыхания, боку. Со страхом заглянула в зелёные глаза. Зрачки расширились настолько, что почти скрыли радужку. Кизилу больно. Очень больно.

Дёрнулась повреждённая лапа. Чуть шелохнулось разодранное ухо. Кот прижмурился.

От него шла волна пережитой паники, ярости и… стыда. Последнее казалось невероятным. Рыжий котяра, гроза столичных хвостатых ловеласов, и бродячих голодранцев, и домашних увальней, похоже, нарвался на более сильного и теперь не в силах был пережить позора.

Расплёскивая воду из кувшина, прибежала горничная. Плеснула в фарфоровый тазик для умывания. Фатима выскочила из гардеробной с батистовой сорочкой, Али выхватил кинжал — и быстро накромсал тончайшую ткань на полосы. А Ирис тем временем провела ладонью вдоль обмякшего пушистого тела. До этого она пробовала помогать только людям, но полностью убрать боль не хватало силёнок, а сейчас то ли животному понадобилось меньше, то ли страх подхлестнул… Кошачьи зрачки медленно сузились.

Лапа оказалась прокушена, но кость цела. Ухо надорвано: пришлось наложить три шва. Бок… просто распахан чьими-то когтями, но не распорот до внутренностей…

Женщины действовали как-то удивительно слаженно, будто целыми днями только тем и занимались, что обмывали и зашивали раненых котов. Даже девочка… ах, Фрида, вот как её зовут! — без лишних писков и визгов, лишь пробормотав, что вот-вот придёт помощь, смачивала лоскуты, принимала окровавленные и бросала в отдельный таз. Потом на несколько мгновений исчезла — оказывается, подбежала к двери, и приняла из рук какого-то молодого человека тяжёлую сумку; водрузила на стол и тут же сноровисто выхватила из неё несколько пузырьков, словно не в первый раз. Юноша перехватил один, уже открытый, смочил лоскут тёмной жидкостью и принялся ловко обрабатывать уже промытую водой рану на лапе.

— Чтобы не было нагноения, — процедил сквозь зубы странно знакомым голосом. — Всё будет хорошо, успокойтесь. Прекрасные швы, коллега. О, я хотела сказать — госпожа Ирис…

И поднял глаза.

— Доктор Поль… — прошептала Ирис. — Вы здесь?

Щеки маленького доктора вспыхнули. Он смущённо улыбнулся, продемонстрировав премилую ямочку на щеке.

— Полина. Полина Вайсман-Модильяни. Вы меня вчера видели в платье, помните? Обычно на выезд в госпиталь, как сейчас, я переодеваюсь: широкие юбки и кружева — это так непрактично… Да цел он, ваш питомец, просто получил хорошую трёпку; похоже, от Маркиза. Сунулся на его территорию или что-то нарушил. Мужчины, одно слово, варвары… Устройте ему лежанку вдали от сквозняков и от камина, кстати; он наверняка любит греться, а ему это сейчас вредно. Оставлю вам вот это.

Выудила из сумки ещё одну склянку.

— Влейте сейчас в него… — Оценивающе глянула на объект лечения. — Ого, фунтов двадцать, не меньше… Чайную ложку микстуры. Через каждые два часа давайте ещё по пол-ложки, не больше! Вечером приду, посмотрю его, и решим, как нам продолжить… Не волнуйтесь, госпожа. Через неделю будет как новенький.

Мэг за спиной Фриды лишь раскрывала рот и разводила руками. Маленький же «доктор», кивнув, быстро собрал свой баул, поклонился — и исчез.

— Лежанка… — заторможено пробормотала Ирис. — Ну же! Думаем всё!

— Тюфячок! — всплеснула руками Фрида. — Овечьей шерстью набит! У нас таких в кладовке много, сейчас принесу!

… Пить лекарство перевязанный с головы до хвоста Кизил категорически отказывался, отплёвываясь и вяло отбиваясь и напоминая собой взбунтовавшуюся распелёнутую мумию. Пока Ирис, растеряв остатки жалости, не накапала в эликсир валериановых капель Мэг, Али зажал рыжую голову в ладонях аккуратно, но надёжно, хозяйка потрясла ложкой под носом обездвиженного кота и влила, наконец, жидкость в зубастую пасть. Только тогда все вздохнули с облегчением: и хозяйка, и нянюшка, и нубиец, и горничная, замершая у дверей с тюфячком в руках… И даже за дверью послышался многоголосый вздох. И удаляющийся топот, будто поспешно удирала какая-то тяжёлая сороконожка.

— Дети, — только и вздохнула Фатима. — Ох, уж, эти проныры… Ирис, давай, в конце концов, уложим нашего раненого, и перестань так трястись: тебе же сказали, что ему ничего не угрожает.

Полусонный Кизилка оказался неимоверно тяжёлым, и Али сам перенёс его в отведённый угол. Девушка опустилась рядом с ровно дышащим тельцем и, наконец, разревелась. А вдруг он умрёт? Он, которого она знала ещё крохотным задиристым котёнком, любимец всего гарема, к которому с уважением относился сам Хромец, внимательный слушатель всех рукописей Аслан-бея, её верный рыжий рыцарь…

Умом-то всё понимала, а вот сердцем… боялась до трясучки.

Поспешно пережала переносицу, останавливая слёзы.

Нельзя терять лицо. Ни в коем случае. Эфенди в своей лечебнице показывал ей раненых и больных в куда худшем состоянии, и те оказывались небезнадёжными. Всё будет хорошо.

— Мэг…

Взяла себя в руки.

— Няня, разузнай, кого можно поторопить, чтобы наши вещи привезли в первую очередь. Али…

— Я попрошу у маршала разрешение, и сам вернусь на корабль за вашей сумкой с лекарствами, госпожа, — спокойно ответил нубиец.

— Хорошо. А из сундуков в первую очередь пусть привезут тот, что с подарками. Мы не должны выглядеть невежами. Нас прекрасно встретили, и мы ответим достойно. Из-за глупых кошачьих распрей не должны страдать франко-османские отношения, султан нам этого не простит.

Фатима опустилась на пол рядом с ней.

— Я могу сказать, что… обед не переносится? — спросила осторожно.

— Конечно.

Османочка обняла её.

— Он настоящий боец. Просто… наверное, немного избалован отсутствием достойных соперников. Спасибо. Пойду, передам Марте, что ты в порядке, а то наверняка ребятишки уже нагалдели про всякие ужасы…

Вздохнув, Ирис кивнула.

Нянюшка тронула её за плечо.

— Детка…

— Всё хорошо. — Он невыплаканных слёз заломило виски. — Мне просто надо… наверное, немного полежать, отдохнуть. Ты иди, Мэгги. Разбуди меня через два часа.

Этот спокойный непререкаемый тон проявился у неё впервые. Не найдя, что возразить, Мэг тихонько вышла из комнаты. Вслед за ней выскользнула горничная.

Ирис прилегла на край тюфяка, объяв собой Кизилку, словно мама-кошка, согревая его своим теплом, делясь целительной магией. Пусть её немного, но на котика должно хватить с избытком… Всё будет хорошо.

От пережитого ли, от того, что плохо спала ночью, она и впрямь заснула в считанные минуты. И не слышала, как в комнату тихо проскользнула Мэг и прикрыла её одеялом, и удалилась на цыпочках… А потом дёрнулась и отошла от стены одна из панелей, и в образовавшуюся щель просочился настоящий кот-Геркулес, лохматый, угольно-чёрный, с кисточками на ушах, как у рыси, и с изрядно расцарапанным носом.