Вот паршивец!

Кизилка и дома не особенно церемонился с хозяевами, считая, пожалуй, себя главным над людьми, а потому и не считал нужным предупреждать о своих намерениях, всё больше ставя перед фактами. Захотел погулять — ждите, пока не вернусь. Захотел жрать — почему миска пустая? Буду орать негодующе и точить когти о ценные ковры. Захотел спать — неважно, что разлёгся у всех на пути, невелики птицы, обойдёте. Спотыкаетесь — ваши трудности… Поэтому ничего удивительного, что наглец пошёл осматривать новую территорию. Лишь бы не подрался с местным хозяином… Не с герцогом, конечно, а с Маркизом. Тот, похоже, рыжему ни в чём не уступит.

Она ещё раз выглянула в окно.

Ах, как хотелось туда же! Конечно, не в сугроб головой, но выйти, подышать морозцем, попробовать скатать снежок, послушать скрип под ногами… Найдётся ли у неё что надеть? Вчера, вроде бы, она не замёрзла, но, может, оттого, что просто не успела? Сколько она на открытом воздухе пробыла — всего ничего, остальное время в каретах и в замке. Ну да ладно, она же не на полдня уходит, всего-то высунуть нос наружу, побродить — и назад. Даже Мэг не станет будить, пусть себе отдыхает.

Ирис нырнула в гардеробную… и уже через несколько минут, укутавшись, на цыпочках кралась по широкому коридору, гадая, правильно ли запомнила с вечера дорогу и найдёт ли нужный выход, чтобы вёл прямо в парк. В крайнем случае — спросит у слуг; ведь не может быть, чтобы в таком огромном доме и никого не встретить; а прислуга всегда встаёт гораздо раньше хозяев… Но память и сообразительность её не подвели. Выход в парк она разыскала быстро, и проходящий мимо, зевающий, но обряженный в безупречную ливрею, лакей, заметив девушку в роскошных мехах и сообразив, что перед ним не просто приезжая, но знатная дама, толкнул перед ней тяжёлую створку двери и поклонился, пропуская. Ирис благодарно кивнула и проскользнула наружу.

Ах, как там было хорошо!

Лишь когда щёки, уши и макушку прихватило холодом, поняла, что вышла без покрывала. То ли по устоявшейся привычке, сформированной за несколько лет, когда каждое утро она выходила на террасу в доме эфенди — на своей, женской, половине, к тому же ещё и дома, и закрывать лицо было ни к чему. То ли совсем голову потеряла, думая о чудесах, что скоро увидит своими глазами, о городе, о котором столько слышала и читала, о людях, с которыми предстоит сегодня встретиться, познакомится ближе… Смутилась. Затем решительно тряхнула рыжими кудрями — и лишь натянула на голову капюшон. Не станет она больше закрываться! И дело вовсе не в том, что она теперь «в просвещённой Европе», как любит говаривать Август Бомарше; не такая уж просвещённая эта часть света, ежели эфенди послал сюда Ирис с важной культурной миссией. Просто не хочется привлекать лишнее внимание; а париться в никабе, если все вокруг с открытым лицами — невольно обращать на себя внимание. Вот так.

Снег и впрямь вкусно поскрипывал под подошвами. Как, впрочем, и существенно холодил: сапожки-то были тоненькие, на мороз не рассчитанные! Но вокруг царила такая красота, что уйти и в мыслях не было: стены снежных коридоров искрились и переливались в свете уходящей луны, а вскоре начали отсвечивать и розовым — занималась заря. То там, то здесь в парке принялись орудовать широкими деревянными лопатами люди, расчищая боковые тропинки от основных широких дорог, проделанных монахом и его неизвестной магией. Нет-нет, да кто-то из них задевал скрытые в снегу ветви, согнувшиеся под тяжестью завалов, и тогда над барханами взметался снеговой фонтан — это распрямлялось освобождённое дерево. Уже мальчишка в забавной меховой шапчонке вешал на куст чудное сооружение, похожее на домик без стенок, и сыпал туда зерно и семечки, а по соседству кружили или терпеливо выжидали на ветвях желтогрудые и красногрудые птички, похожие на воробьёв, но так ярко раскрашенные самой природой! Уже поглядывал на них, сощурив зелёные глаза, Кизилка, подкрадываясь издалека, и трудяги, отставив в сторону лопаты, чтобы не пугнуть кота, посмеивались и подбадривали его вполголоса. Но вот из-за ближайшего бархана высунулась громадная лохмато-чёрная голова, грозно фыркнула… и, вмиг позабыв об охоте, наглый рыжий гость ринулся за удаляющимся хозяином, у которого даже подёргивающийся кончик хвоста выражал презрение к замашкам некоторых понаехавших наглецов.

Рассвет, отражаемый в снегах, был хорош необыкновенно.

Ни о чём не думая, наслаждаясь покоем и красотой, Ирис бездумно брела по нерукотворной аллее, любуясь на высившийся рядом Гайярд, на добротный тёсаный камень цоколя, на высохшие, но, наверняка, обладающие крепостью железа плети плюща и дикого винограда, тянущиеся до третьего этажа, на оконные переплёты, лепнину карнизов, мраморные статуи в нишах, припорошенные белым… Следуя вдоль восточного крыла замка, она почти дошла до парадного крыльца, но, заслышав приближающийся перестук копыт, остановилась. Кто бы это мог быть?

Одновременно с этим хлопнула входная дверь. На ходу натягивая перчатки, навстречу всаднику с крыльца торопливо спускался высокий статный мужчина с аккуратно подстриженной бородкой. Кажется, герцогиня обращалась к нему вчера «дядюшка Жан»… Этот, оказывается, тоже рано встаёт… Или не спится? Или просто назначена встреча?

Прибывший спешился, обнялся с «дядюшкой Жаном», начал о чём-то ему вполголоса втолковывать. Тот сосредоточенно слушал, кивал… А Ирис друг показалось, что в глазах у неё двоится: настолько эти двое были похожи. Невольно она отступила, снег под ногой, как нарочно, хрустнул особенно звонко, аж с каким-то визгом… и оба собеседника, вскинувшись, обернулись к ней.

Они и впрямь оказались на одно лицо, как близнецы.

Чего доброго, подумают, что она здесь подслушивает и подглядывает!

Смутившись, Ирис склонилась в поклоне — привычном, османском, и краем глаза заметила, как мужчины, сорвав береты, одинаково изысканно раскланялись в ответ. Ох… Первая встреча с… кем? Должно быть, с кем-то знатным; в резиденцию герцога вряд ли заедет простолюдин, да ещё так запросто. Одеты-то оба с виду просто, но плащи подбиты не иначе как горностаем, а это ох как дорого! Устыдившись праздных мыслей, Ирис подхватила полы лисьей накидки и поспешила удалиться. Так и хотелось припустить бегом, но как-то несолидно, богатой-то гостье.

— … Хорошенькая-то какая, — медленно сказал прибывший, глядя ей вслед. — Нет, даже красива, говоря откровенно. Я даже забыл, зачем явился… Итак, кузен, переговоры на тебе. Делай, что хочешь, но главное — не говори ни «да», ни «нет», дождись моего приезда.

— А если вздумают нажать? Проверенные люди сообщили, что у Сессила вот-вот ожидается новый козырь; никому не известно, какой, но… Подозреваю, что козырь этот явился сюда не далее, как вчера; но Горбун-то этого пока не знает и может блефовать.

— Делай вид, что покупаешься. Крутись, кузен. Ты можешь, я знаю. Там Пико уже рвёт и мечет без нас, но проекты он пишет хорошо, не подведёт. Поторопись, чтобы поспеть к обычному утреннему церемониалу. Постой…

«Дядя Жан», будучи уже в седле, обернулся. Голос того, кто называл его кузеном, дрогнул:

— Он очень на меня похож?