Она поднесла бокал к губам, и Кирилл Сергеевич, незаметно переведя дух, спросил:

— А вы?

— Что я? — Лиза снова посмотрела на него.

— Ну… Я — чиновник. А кто вы?

— А я женщина, — улыбнувшись, ответила Лиза, — причем женщина красивая и капризная.

— Красивой женщине можно простить любые капризы, — нашелся Кирилл Сергеевич.

Все происходило как-то необычно, и ему приходилось подыскивать совершенно другие слова, совсем не те, которые он произносил, знакомясь с очередной женщиной. Обычно подобная беседа представляла собой набор стандартных фраз, посредством которых стороны, не называя ничего открыто, договаривались об условиях сексуальной сделки. Теперь же все было совершенно иначе, и в голову Кирилла Сергеевича почему-то лезли фразы из дурацких романов про жизнь аристократии:

…

… Граф, небрежно играя перчаткой…

… Баронесса томно закрыла глаза и откинулась на его плечо…

… Позвольте мне забыться у ваших ног…

… Вы наглец, сударь! Хотя постойте, не уходите, ваши речи так соблазнительны…

Кирилл Сергеевич налил себе «Ессентуки», и неожиданно произнес:

— Да, баронесса, вы — красивая женщина. И с каждой минутой я убеждаюсь в этом все больше и больше.

Лиза с удивлением посмотрела на него, потом звонко расхохоталась и сказала:

— Бюрократ заговорил языком светского романа. Это так мило! Вы и на своих бюрократических сборищах так выражаетесь?

Чувствуя, что кресло уходит из-под него, Кирилл Сергеевич помотал головой и ответил:

— Нет, там другой язык и вообще другие темы.

— А какие? — Лиза с интересом посмотрела на него. — Мне всегда было интересно узнать, о чем бюрократы говорят друг с другом без свидетелей. Например — Иван Иваныч, какую взятку вы порекомендуете взять с этого директора детского дома? Примерно так?

— Примерно так, — Кирилл Сергеевич натянуто улыбнулся, — но это грязная сторона моей жизни.

— Тогда расскажите о чистой стороне, — Лиза поставила локоть на стол и подперла щеку кулачком, приготовившись слушать о чистой и светлой стороне жизни Кирилла Сергеевича.

Но тут, на счастье вконец растерявшегося Кирилла Сергеевича, в ридикюле у Лизы заиграла тихая музыка.

— Извините, — сказала она, и достав телефон, приложила его к уху, — я слушаю вас. Что вы говорите? Простите, здесь плохо принимает, сейчас я выйду…

Кивнув Кириллу Сергеевичу, Лиза встала, взяла со стола ридикюль и направилась к выходу. Кирилл Сергеевич забеспокоился — а вдруг она уйдет, даже не попрощавшись? А как же приключение? Романтическое приключение? Вот она только что сидела напротив, и тут же пропала, исчезла в туманной дымке…

В туманной дымке?

Кирилл Сергеевич наморщил лоб и почесал щеку.

И откуда только взялись такие выражения в его голове? Да-а-а… Эта женщина…

Он подумал, как бы охарактеризовать эту женщину, но в памяти отыскалась только сцена из «Бриллиантовой руки», когда Никулин, описывая Светличную, сделал многозначительное лицо, и, не найдя слов, решительно сказал: «О!!!»

Да, это — женщина!

И Кирилл Сергеевич решил, что, если она вернется, то он сделает все, чтобы не упустить ее, чтобы приблизиться к ней и овладеть.

И, если удастся, уже не отпускать.

Через минуту дверь отворилась, и, к великому облегчению Кирилла Сергеевича, на пороге показалась Лиза. Она улыбнулась и пошла к столу, плавно двигая узкими бедрами, обтянутыми дорогим темно-зеленым шелком.

Кирилл Сергеевич сглотнул и машинально привстал.

Жестом, достойным принцессы, Лиза усадила его на место и, подойдя к своему стулу, легко опустилась на него.

— Вам звонили по делу, или… — ревниво спросил Кирилл Сергеевич.

— По делу, — улыбнулась Лиза, — а теперь я хотела бы посоветоваться с официантом.

— Сию минуту!

Кирилл Сергеевич повернулся в сторону стойки и требовательно произнес:

— Официант!

Лиза тем временем раскрыла ридикюль и достала из него массивный золотой портсигар, на крышке которого красовался охваченный лапками платинового паука рубин. Кирилл Сергеевич, на лице которого все еще присутствовал брезгливый прищур, вызванный нерасторопностью официанта, вытаращился на портсигар, и в его голове мелькнула мысль: «Ого, а девушка-то не бедная!»

Он кашлянул и, тонко улыбнувшись, спросил:

— А могу я поинтересоваться, чем занимается красивая и капризная девушка?

— Вы любопытны, однако… — Лиза загадочно посмотрела на Кирилла Сергеевича, — но я, пожалуй, скажу вам. Ничего особенного — я граблю банки.

— Грабите банки? — Кирилл Сергеевич откинулся на спинку стула и захохотал. — Если бы ко мне пришла такая прекрасная грабительница, я бы отдал ей все, что есть.

— А у вас имеется банк?

— К сожалению, нет, — Кирилл Сергеевич развел руками, — чего нет, того нет.

— Жаль, — Лиза разочарованно вздохнула, — такой приятный джентльмен, и не имеет собственного банка.

— Ну, это можно поправить, — Кирилл Сергеевич приосанился, — кто знает, что будет завтра… Мы ведь сами куем свою судьбу, так что — может быть, и банк будет.

— Это хорошо, — кивнула Лиза, — но тогда вы рискуете быть ограбленным.

— Если вами — не имею ничего против.

— Ловлю вас на слове, — Лиза прищурилась, — когда у вас появится свой банк, не забудьте сказать мне об этом.

В этой фразе Кирилл Сергеевич усмотрел закамуфлированный намек на продолжение знакомства, и его настроение резко улучшилось.

— А вот и официант, — сказал он и повернулся. — Что же вы, любезный, заставляете себя ждать? Примите заказ у дамы, а потом — ко мне.

Последняя фраза была сказана тоном, которым Кирилл Сергеевич обычно приглашал кого-нибудь из подчиненных в свой кабинет на расправу. Официант бросил на него насмешливый взгляд, но Кирилл Сергеевич был занят разглядыванием портсигара и ничего не заметил.

Через несколько минут, когда заказ наконец был сделан, официант отбыл на кухню, а Кирилл Сергеевич спросил у Лизы:

— Вы, Елизавета, я так понимаю, курите?

— Вы правильно понимаете, Кирилл Мефодьевич, — улыбнулась Лиза.

Кирилла Сергеевича слегка перекосило.

Кириллом Мефодьевичем его называл начальник, которому Кирилл Сергеевич от всей души желал смерти, причем по возможности — мучительной, и поэтому шутка Лизы больно царапнула его, напомнив к тому же о делах скорбных.

Сейчас это было очень некстати, и Кирилл Сергеевич, с трудом сдержав недовольную гримасу, сухо произнес: