— Я все же надеюсь увидеть, — однажды сказал он жене, — что ни один из наших юношей в городах и селах не покинет государственные школы прежде, чем ему сравняется двадцать лет.

— Чем же они будут так долго заниматься?

— Учиться и еще раз учиться! Упражняться снова и снова! Сама подумай, сколько накапливается материала! Как только мы добьемся для детей до пятнадцати лет ежедневного посещения школы и введем всеобщее школьное обучение второй ступени, то начнем совершенствовать обучение в математических дисциплинах, в письменной стилистике, в знании анатомии и в гигиене, в краеведении и истории. Постоянные занятия гимнастикой и военными экзерцисами уже включены в обязательную программу, но нуждаются в улучшении, особенно стрелковые упражнения должно начинать раньше и проводить в большем количестве. Разумеется, наряду со всем этим — уроки пения и музыки, последнее, коль скоро в общине достаточно мальчиков, одаренных к игре на духовых инструментах, сиречь носителях нынешней народной музыки…

— Слава Богу, все это мне более всего по душе! — перебила Мария рассуждения мужа и его расхаживания по комнате.

Он замер:

— Почему?

— Ах, коли вы знаниями человеческого тела и регулярной заботой о здоровье превратите добрый народ в сущих ипохондриков, то с помощью народной музыки он вновь отлично повеселеет. Да и демократизация искусства, о которой ты — помнишь? — говорил на свадьбе наших дочерей, станет все больше оказывать свое благотворное воздействие! Впрочем, продолжай, будь добр!

— Я уже почти закончил. Ближе к двадцатому году жизни, скажем лет в восемнадцать, молодые мужчины получат гражданскую подготовку. Конституцию они еще детьми быстро пройдут в обычной школе, и в иных легкомысленных головах она наверняка изрядно поблекнет. Стало быть, надобно хорошенько ее освежить, а в заключение открыть их пониманию весь круг законодательства, аккурат перед тем как они начнут пользоваться демократическими правами и исполнять гражданские обязанности. Думаю, дел достаточно, чтобы заполнить это время! Поначалу, верно, будет непросто действовать равномерно и упорно, однако все непременно наладится, коли сами права не обернутся насмешкою! Кстати, чуть не забыл: попутно каждый юноша должен овладеть умением смастерить себе простенький стол или лавку, и опять-таки надо подумать, как это устроить!

— Хорошее дело, оно слегка поубавит спеси у нашего избалованного ремесленного сословия! С топором в дому обойдешься без плотника! — заметила г-жа Мария.

Мартин состроил столь же загадочную мину, что и жена, поскольку не знал, что она имела в виду, ведь означенное сословие аккурат находилось в скверном положении.

— Кажется, мой доклад не снискал полного твоего одобрения, — сказал Мартин, снова остановившись перед женою. — Слишком много всего, да?

Но Мария, с серьезным видом испытующе глядя на него, отвечала:

— Нет, дорогой мой! Напротив, мне в этой программе недостает кой-чего весьма важного, хотя, возможно, это сюда не относится и подлежит особому решению. Однако ж забывать об этом и не видеть этого нельзя!

— О чем ты? Может, об обязательной кулинарной школе за государственный и общинный счет? Но таковая предусмотрена программой воспитания девочек, которую тоже планируется рассмотреть. Без сомнения, тебе предложат войти в соответствующую женскую комиссию, и как моя супруга ты не сможешь отказаться.

— Нет-нет, я не о том! Я имею в виду ужасный военный поход в Азию или в Африку, который швейцарцам придется предпринять, дабы завоевать себе армию тружеников-рабов или лучше целую страну, которая будет их поставлять. Ведь, если не ввести рабство, кто поможет бедным крестьянам в полевых работах, кто прокормит юношей? Или вы намерены держать их на жалованье, покамест им стукнет двадцать и они будут сведущи во всем, кроме труда, не считая смастеренных стола и лавки?

— Мария, ну что ты такое говоришь? — сказал Мартин, у которого даже лоб покраснел, Нынче ты отвечаешь на мое почтительное доверие сплошными сарказмами, да какими язвительными!

— Прости, Мартин! Я вовсе не язвительна, знаю ведь, как ты ко всему этому относишься! Мне просто немножко грустно, ибо я опять — таки знаю, что тебя ждет большое разочарование, а пережить его в наши годы уже не так легко, как раньше.

— В наши годы? С чего бы нам стареть, коли мы этого не желаем? Что же до иллюзий, то они ранят не больше, чем разноцветные мыльные пузыри, лопающиеся перед носом!

Так он сказал больше в шутку, чтобы развеять серьезный настрой жены, от которого ему стало не по себе. Ведь из многочисленных противников столь долгосрочной школьной программы ни один еще не отваживался высказаться подобным образом.

— Давай-ка оставим истории, которые тебе не в радость, — продолжал он, и поговорим о детях, чью свадьбу ты только что вспомнила. Я давно хочу тебя спросить, отчего совершенно не видно молодых жен. Или та либо другая заезжали в мое отсутствие? Раньше, на первых порах, они часто и с удовольствием встречались у нас, когда сопровождали мужей в город, но и этого давненько уже не случалось.

Мария Заландер посерьезнела пуще прежнего, однако сказала только:

— Не знаю, в чем там дело, но я тоже заметила. Из их коротких писем и вовсе ничего понять невозможно. Я думала, тебе известно побольше, ты ведь общаешься с зятьями, которые здесь бывают еще реже.

— Да и у меня встречи прекратились. Я доверительно прибегал к услугам обоих в их округах, но, едва только заметил, что они поднимают при этом непомерную шумиху, а именно используют любой пустяк как повод для разъездов и увеселений, то как тесть почел своим долгом прекратить такого рода общение. Кстати, я не имею в виду ничего дурного, люди-то они еще молодые!

Тут г-жа Заландер легонько вздохнула и сказала, что все-таки знает чуть больше, нежели муж, хотя и ничего особенного, но молчать дальше не станет. И продолжала:

— Вот уж полгода ни Зетти, ни Нетти сюда не заезжали; из надежного источника я, однако, узнала, что и друг с дружкою они почитай больше года не видаются, вроде бы даже избегают одна другую, как могут, а ведь первое время навещали друг дружку каждую неделю, то встречались в Лаутеншпиле, то в Линденберге. Что же это такое? Что стряслось? Я не знаю, и никто, кажется, не знает.

— Возможно, это ребячество, — заметил Заландер, с некоторым удивлением. — А возможно, и нечто большее! — добавил он после минутного раздумья. — Возможно, обуревавшая их одержимость близнецами в конце концов преобразилась в другую идею или породила детеныша, коль скоро у них самих детей нету!

— Может статься, — возразила жена, — в конечном счете как раз бы и хорошо, если у них вообще не будет детей. У меня предчувствие, что там не все в порядке, а дочери не смеют довериться нам, то бишь мне, ведь поставили-то на своем.

— В таком случае надобно постараться все разузнать и помочь им!

— Я тоже об этом думала, но как это сделать — с пользою, а не во вред?

— По-моему, проще всего в один прекрасный день нагрянуть к ним с визитом, тем более что мы давно им таковой задолжали, ведь только по разу навестили ту и другую! Коли мы в погожий денек доедем утренним поездом до Унтерлауба, прогуляемся пешочком к Зетти и побудем там часок-другой, то хотя бы приблизительно увидим, как там обстоит и можно ли что-нибудь разузнать. Затем сядем на другой поезд и отправимся к Нетти, а Зетти пригласим составить нам компанию. Вот и поглядим, согласится ли она, и что скажет, и что будет дальше. Ну а вечером вернемся домой.