Г-же Заландер это предложение пришлось куда больше по душе, чем она показывала, как и тревога ее была куда глубже. Вот почему они отнюдь не стали откладывать поездку в долгий ящик; в один из ближайших дней сошли в Унтерлаубе с поезда и пешком направились в так называемый Лаутеншпиль. И когда перед ними открылся прелестный вид: дом средь сквозистой буковой рощи, что полукругом опоясывала его и звенела щебетом зябликов, — Мартин Заландер сказал:

— Впрямь было бы странно, если бы в такой мирной идиллии могла угнездиться серьезная беда! Как аккуратно расчищен граблями весь гравий во дворе, и деревья в парке превосходно ухожены, а вверх по склону за ними пышно зеленеет большой, настоящий лес!

— Да, красивое место! — отозвалась г-жа Мария. — Может быть, даже чересчур красивое для праздных сердец!

Они обошли вокруг дома, у задней двери которого, как и у парадной, была устроена маленькая оранжерея в старинных горшках. Возле одного из деревьиц стояла г-жа Зетти Вайделих в нарядном платье, обрывала увядшие листья. В профиль ее лицо казалось осунувшимся, бледным, а главное — безрадостным.

— Смотри! — шепнула Мария Заландер, тронув мужа за плечо.

На миг Мартин приостановился, глядя на дочь, а затем еще проворнее направился к ней, так что Зетти услышала легкий хруст гравия и обернулась. При виде отца с матерью лицо ее просияло необычайной радостью, разорвавшей пелену печали, которая едва не затянула его. Она неуверенно пошла им навстречу и, только заметив, что родители ускорили шаги, со всех ног устремилась в их объятия.

— Выходит, надобно приехать сюда, чтобы тебя повидать? — сказали они. — И Нетти тоже? Как вы себя ведете?

Зетти густо покраснела и потупилась. Потом смущенно отвечала:

— Не знаю, я не отлучаюсь из дома, а вы разве и с Нетти тоже не видались?

— Как и с тобою! Что стряслось? — спросила мать.

— Почему стряслось? Ведь и случайные причины могут быть сходны и иметь повсюду одинаковые последствия! Однако ж не хотите ли войти в дом и отдохнуть, милые родители? Как я рада! Наверно, оттого мне минувшей ночью и приснился такой чудесный сон!

— Сон? О чем же? — поинтересовался отец.

— Мне снилось, будто я, совсем маленькая девочка, иду по проселочной дороге сама не знаю куда. На плече у меня мешочек, а в нем яблоко и кусок хлеба. Я проголодалась и присела на камень, да только мешочек был так туго затянут и завязан таким хитроумным узлом, что я не сумела добраться до хлеба и заплакала от огорчения. И тут вдруг увидала напротив, через дорогу, дом, окруженный роскошным цветником, оттуда долетали музыка, громкое дребезжание тарелок да звон бокалов, и — представьте себе! — к одному из окон подошли мужчина и женщина с цветами в руках, а были это не кто иные, как господа Заландер, игравшие свадьбу; вы были такие молодые, такие красивые и, увидев, что я не могу развязать мешочек и плачу, подозвали меня к себе. Я сразу подошла, и отец сказал: «Ну-ка, давай сюда мешочек, сейчас мы его развяжем». Ты распутал узел и протянул матушке открытый мешочек, а она достала оттуда радужную тарелочку, которую некогда показала нам, детям, когда нам привелось ложиться спать не евши. Настоящую золотую мисочку, вернее тарелочку. «Батюшки! — вскричали вы. — Как тебя зовут, девочка?» Я ответила, и тогда вы сказали: «Это имя нам знакомо! Мы возьмем тебя вместо дочери, ради этой красивой тарелочки!» Тут вы усадили меня с собою за стол, в золотую тарелочку налили ракового супа, так что лишь кончик носа императора Генриха чуть просвечивал на дне. Раковый суп, который мне приснился, связан, очевидно, с рачьими панцирями, какие вместо лат надевали земляные человечки из матушкиной сказки. Сидя в кресле, я, ребенок, странным образом была ничуть не меньше других людей.

Так весело и довольно болтала Зетти, пока они поднимались на крыльцо.

— Сны суть всего лишь призраки, — сказал отец, но твой означает, что мы в любое время снова примем тебя к себе! Верно, Мария?

Мать лишь кивнула, а поскольку они как раз вошли в гостиную, спросила:

— Где же твой муж? Надобно идти в контору, чтобы с ним поздороваться?

Дочка тотчас посерьезнела и, опять густо покраснев, ответила, что Исидор пошел в деревню, по делам, а может, пропустить кружечку пива, особенно если дело касается политики. Наверно, он скоро придет, да она, кстати, сей же час пошлет писаря с сообщением, кто к ним приехал.

— Ни в коем случае! Не стоит ему мешать! — в один голос сказали родители.

— Тогда, прошу вас, приказывайте, чего желаете: рюмочку сладкого вина, чашку чая или бульон? В доме и шоколад найдется.

— Коли мясной бульон достаточно крепок, мы не откажемся съесть ложку-другую, отец — то, как ты знаешь, большой любитель бульона, — решила мать. — И вообще, не хлопочи вокруг нас, мы вовсе не намерены пировать. И по поводу обеда более не беспокойся, слышишь? Нам довольно.

— Матушка, милая, я все же должна кое — что подать, кусочек мяса, рыбу из нашего пруда, хотя бы ради мужа, иначе он будет сконфужен. Пожалуйста, позвольте мне распорядиться!

— Ну что ж, распоряжайся, тебе видней! — сказала г-жа Мария. — Однако послушай, ты дома одета как принцесса! Повернись-ка, наряд прямо-таки щегольской! Бог ты мой, какая отделка! И ведь никого в гости не ждала!

Зетти опять отвела глаза, отвечая, что таково желание мужа и ради мира в семье она не перечит. Да и привыкла уже, вовсе и не замечает, что одета нарядно.

Мартин Заландер полюбопытствовал, точно ли так поступает ее зять Юлиан, и Зетти сказала:

— Конечно! Они во всем поступают одинаково, причем, как я полагаю, не сговариваясь.

— Ишь, гордецы, из молодых да ранние! — вставила мать. — При таком образе жизни у вас, поди, все проценты от скромного приданого уходят на наряды?

— Мне кажется, мы обе не знаем, куда и сколько уходит, ведь наши мужья хранят все у себя в конторах, в несгораемых кассовых шкафах, и все, что надобно выплатить, берут оттуда.

Супруга нотариуса вышла из гостиной отдать нужные распоряжения, и Мария Заландер сказала мужу:

— Вот тебе и по-матерински любящие жены, благотворно влияющие на юных мужей!

— У меня нет слов! — отвечал он. — Ну и парни — сущие тираны! В этом пункте девочки, судя по всему, оказались совершенно правы: они скоро стали мужчинами! По крайней мере, со своими женами оба на равных.

Когда Зетти вернулась, мать сообщила:

— После обеда мы собираемся съездить в Линденберг, повидать твою сестру Нетти. И рассчитывали взять тебя с собой, чтобы побыть с вами обеими. Ты ведь можешь отлучиться? А вечером вернешься домой.

Услышав это предложение, дочь заметно испугалась и побледнела.

— Не знаю, — сказала она, — смогу ли я нынче отлучиться. Исидор говорил, у него какие-то дела после обеда. Если тут никого не будет, то и писарь потихоньку уйдет.

— А тогда тебе придется и за конторой смотреть?