поставленная Готье задача дать сжатый и в то же время достаточно информативный очерк истории землевладения в России удалась, рецензент все же указал на терминологическую неточность в некоторых местах и неполноту необходимых данных[724]. Основное же недовольство Семевский высказал в отношении того, что Готье слишком объективистски, с его точки зрения, подошел к изложению современной ему системы аграрного законодательства. Автор отзыва потребовал, чтобы историк отчетливо высказал свое отношение к закону 1906 г.: «Равнодушное отношение к современному аграрному законодательству особенно вредно в аудитории Межевого института: ведь именно слушателям автора сплошь и рядом придется быть орудиями насилия над крестьянскою массою во имя интересов более богатого меньшинства»[725]. Очевидно, что Семевский, следуя своим народническим убеждениям, требовал от Готье отрицательной оценки реформ П.А. Столыпина, что, по большому счету, противоречило убеждениям самого ученого.

Еще одним направлением научного творчества историка стала библиография. В 1916 г. Готье совместно с В.И. Пичетой начал вести библиографический обзор в журнале «Исторические известия». К тому времени у историка уже скопился солидный опыт историографо-библиографических обзоров. Так, с 1910 г. во французском журнале «Историческое обозрение» он вел рубрику, посвященную обзору русской исторической литературы. В 1914 г. в «Научно-историческом журнале» была опубликована статья Готье, освещавшая основные новинки отечественной историографии[726]. Новая рубрика должна была способствовать развитию исторической критики, за что так ратовал в рецензии на монографию Е.В. Сташевского Веселовский. В обзоре литература разбивалась по тематическим разделам, где книгам, статьям и публикациям источников давалась краткая характеристика, проводилась оценка вклада авторов в историографию вопроса[727]. На библиографический обзор вышла рецензия С.П. Мельгунова, упрекавшего редакторов в том, что они игнорируют литературу, посвященную русскому освободительному движению. В ответ Готье и Пичета направили в редактируемый Мельгуновым журнал «Голос минувшего» открытое письмо, где старались опровергнуть обвинение[728]. Впрочем, в итоге обе стороны остались при своем мнении[729].

Современные специалисты подчеркивают значение работ Готье в исторической библиографии, отмечая их высокий уровень. По словам Д.Н. Бакуна, они отразили эволюцию библиографий от фундаментальных обзоров к текущим спискам, оставив заметный след в развитии отечественной библиографии[730].

5. Исследования А.И. Яковлева

На дореволюционное время приходится и целая серия фундаментальных исследований Яковлева, сделавших ему имя в исторической науке. Характерной чертой его работ была осторожность в выводах. Возможно, поэтому библиография его работ количественно не велика. Стремясь как можно полнее представить материал, тщательно и осторожно обдумать полученные данные, он довольно редко публиковал свои исследования. Над написанием диссертационного исследования он трудился на протяжении многих лет. Не все проходило гладко. Так, в письме к А.И. Заозерскому Веселовский указывает на то, что Яковлева не удовлетворяет его тема[731]. Сам Веселовский считал, что многие вопросы истории обложения в Московском царстве XVII в. Яковлеву были непонятны, хотя надо признать, что тот просто на них смотрел несколько иначе. В печати практически не появилось ни одной работы, освещавшей ход исследования. Исключением является небольшая статья в сборнике статей в честь С.Ф. Платонова[732]. В архиве историка есть наброски статей[733], но они не были закончены и не увидели свет. Объяснением этому является осторожность историка, его стремление довести работу до логического конца. Впоследствии более молодым коллегам он советовал: «Добейтесь сначала основательности своих знаний, обоснованности своих выводов, познайте дух изучаемой эпохи, вживитесь в нее!»[734].

Материала, в основном архивного, становилось все больше. Яковлев пошел по пути, в свое время предложенному Готье. Он вел исследование на основе целостного архивного комплекса, преследуя задачу не только разработать тему, но и сделать архивные документы достоянием научной общественности. Набранный за долгие годы фактический материал разросся в огромное по объему исследование. По совету С.Ф. Платонова Яковлев разбил свой труд на две самостоятельные части[735]. Первую книгу под названием «Засечная черта Московского государства в XVII веке. Очерк из истории обороны южной окраины Московского государства» он опубликовал в 1916 г.

На эту тему автор натолкнулся при изучении финансовой политики московского правительства. Исследование было основано на архивном комплексе, хранившемся в МАМЮ, который касался восстановительных работ Засечной черты в 1638 г.[736]. Как писал историк: «Изучая документы, относящиеся к истории засечной черты, автор старался выяснить ее исторического значение, ее топографию и организацию, повинности населения по охране и восстановлению ее укреплений»[737]. В исследовании значительное внимание было уделено колонизационным процессам в русской истории.

Рассматривая древнюю историю обороны южных границ, Яковлев отметил то, что в Киевской Руси политика защиты южных рубежей не имела успеха, поскольку не опиралась на народную колонизацию, способную закрепить временные успехи княжеских войск. После образования единого государства, оборонительная политика стала более сложной и приобрела наступательный характер. «Она слагалась из: 1) сторожевой казачьей службы; 2) поселений служилого люда; 3) укрепленных фортов, выдвинутых на степь; 4) засечной черты и течения Оки в арьергарде»[738]. Центральным звеном этой системы в XVII в. оставалась Засечная черта. При ближайшем рассмотрении историк пришел к выводу, что это оборонительное сооружение не отвечало требованиям времени: «Хронологически черта была характерным продуктом XVI в.; в XVII в. ее военное значение было уже делом прошлого»[739]. Почему же московское правительство с таким упорством продолжало тратить колоссальные денежные и людские средства для поддержания черты? Автор связывал это с классовым аспектом государственной политики. Дело в том, что под защитой черты находились земли крупных землевладельцев[740].

По мнению Яковлева, отнюдь не Засечная черта в XVII в. стала главным фактором защиты и освоения южных степей. Народная колонизация – вот что способствовало расширению московских границ. Но черта продолжала свое существование еще и из-за того, что являлась «символом сформировавшегося в XVI в. Московского государства и социального строя». Во многом ее поддержание имело важное идеологическое значение: «Образование черты служило наглядным выражением в глазах всех чинов людей идеи московской государственности, по настоящему взявшейся за оборону подвластной московскому государю территории.

Самый масштаб этого дела должен был очень импонировать населению, как импонировал он и чужеземным наблюдателям»[741]. Яковлев подчеркивал, что такая политика только задерживала темпы русской колонизации юга. Подводя итоги, он писал: «Оглядываясь на оборонительную систему южного фронта Московского государства в целом, поражаешься ее растянутостью, рыхлостью и особенно несогласованностью разведочной службы с размещением московской армии»[742]. Интересно отметить связь монографии Яковлева с выпускной работой Готье, посвященной обороне южных границ, хотя неизвестно, знал ли о ней историк (см. выше). Но в целом это лишний раз свидетельствует о взаимообусловленности тематики в московской исторической школе.

В 1917 г. работа была с успехом защищена