А чего ради я страдала теперь? Ради чего работала? Чтобы мои ноги стали шевелиться чуть больше? Чтобы инфекция не попала в мои трансплантаты? Чтобы хоть отдаленно стать похожей на себя прежнюю? Чтобы пережить очередной день и не потерять самообладание? Я не могла найти достаточную мотивацию для таких целей.

Каким-то образом присутствие Чипа в моих фантазиях было тем стержнем, на котором все держалось. А без него все строение рухнуло.

Моя мама скормила мне ложную надежду, и я проглотила ее целиком, как птенец с открытым клювом. Я не подвергала ее анализу, потому что мне этого не хотелось. Но между решимостью и самообманом есть четкая граница. Некоторые вещи попросту невозможны.

Моему дедушке в детстве попала в глаз пулька из пневматического ружья. Он потерял этот глаз и всю свою жизнь прожил со стеклянным. Он клал его на ночь в стакан с водой, а стакан ставил на столик рядом с кроватью. Мы с Китти любили пробираться в его комнату до того, как он проснется, и уносить этот стакан. А после этого дедушка, включаясь в нашу игру, выходил из спальни в халате, закрывая рукой отсутствующий глаз, и объявлял: «Кто-то украл мой глаз!» Мы хихикали до тех пор, пока он не находил его. И он никогда не жаловался. Но ни желание, ни решимость, ни отказ сдаваться не помогли бы вырасти новому глазу.

До сих пор я не позволяла себе думать обо всем этом.

Теперь же у меня хватало сил лишь на то, чтобы продолжать дышать, но и это казалось мне слишком сложным. Вдох-выдох, потом еще. В некоторые дни это казалось легче, в некоторые – труднее. Но я хочу, чтобы вы поняли: я уже ничего – ничего – не ждала от будущего.

Например, на следующий день после того чудесного вечера на крыше Ян вошел в мою палату, чтобы проводить меня в физкультурный зал, но я просто-напросто отказалась двинуться с места.

Он, как и всегда, был предельно собран и деловит. Никакой теплоты, которую он проявил прошлым вечером. Он вошел в палату с таким сухим и официальным видом, будто никогда не носил меня на закорках по коридорам, не заставлял меня надеть его куртку, не рассказывал мне о своих ошибках. Если судить по выражению его лица, я была просто никем, одним из множества пациентов на параде инвалидных колясок. Но я именно такой себя и ощущала в тот момент.

Он достал доску и положил ее между кроватью и креслом, но я не пошевелилась и продолжала тупо смотреть в окно.

– Ну, хорошо. Вставайте, – сказал он настойчиво.

Но я не проронила ни слова. И даже не повернулась к нему.

Он подошел ближе, чтобы заглянуть мне в лицо и убедиться, что я не сплю.

– Мэгги, – сказал он. – Пора идти.

Я не старалась быть грубой с ним. Просто для того чтобы отозваться, нужно было приложить слишком большое усилие.

– Пойдемте, – снова настоятельно сказал он.

Но я лишь продолжала ровно дышать.

– Значит, вы не хотите заниматься? Это ваша благодарность за то, что я вытащил вас из камеры?

Я по-прежнему смотрела в окно, но я услышала свой голос:

– Просто я не вижу в этом смысла.

– Вам и не нужно видеть в этом какой-то смысл. Вам нужно просто пойти со мной.

– Только не сегодня.

– Мэгги, – сказал он, понизив голос. – Вы можете взглянуть на меня?

Ян наклонился так, что его лицо было на одном уровне с моим. Но я не могла сфокусировать свой взгляд. Его лицо казалось мне размытым пятном.

– Вам нужно заботиться о себе. Вы не можете позволить ему победить.

– Кому? – спросила я, все еще не в силах сфокусировать взгляд.

– Тому мерзавцу, который разбил вам сердце.

Но я не была уверена, есть ли все еще у меня сердце. Я чувствовала себя так, словно оно сгорело во время аварии. И я продолжала безжизненно лежать в кровати. Вдох, потом выдох, потом снова вдох и снова выдох.

– Вы отказываетесь от лечебной физкультуры?

Мне не приходило в голову, что я могу отказаться. Я продолжала тупо смотреть в окно.

– Да. Пожалуй, отказываюсь.

На следующий день я отказалась снова. И через день тоже.

Моя семья забеспокоилась. Ян сообщил о моем отказе заниматься моему лечащему врачу, а тот проинформировал социального работника и штатного психолога. И еще моих родителей. Специалисты сошлись на том, что «некоторая доза депрессии» была совершенно нормальным и даже здоровым явлением в моей ситуации, но мои родители, и даже Китти, не согласились с этим.

Это нарушало нашу семейную экосистему. Я всегда была трудолюбивой, жизнерадостной и законопослушной, а Китти всегда была источником всех наших проблем.

Вот так просто.

А как им было реагировать на то, что теперь я стала проблемой?

Это побудило их пойти на крайние меры. Позже я узнала, что, несмотря на существующее напряжение между мамой и Китти, которое все усиливалось, уже через сорок восемь часов после признания Чипа Китти и родители собрались на тайные переговоры, чтобы обсудить способы привести меня в чувство.

Они были настроены по-деловому, готовые на примирение ради важной цели и сосредоточенные на текущей проблеме. Они встретились в кафе, а потом отправились на поиски литературы из серии «помоги себе сам», чтобы подобрать для меня вдохновляющее чтение, которое могло бы вернуть меня на правильный путь. Китти и мама молча согласились на время забыть о своей вражде и закончили тем, что потратили сто долларов на книги типа «Радость Страдания» или «Почему Я? Ежедневное Руководство для Тех, Кто Хочет Вернуться к Нормальной Жизни».

Папа внес предложение, чтобы книги отнесла мне Китти, потому что ее я буду менее склонна воспринмать как врага.

– Но я ей не враг! – возмутилась мама.

Однако ее возражения были отклонены.

В определенном смысле они были довольны тем, что выработали какой-то план. Позже Китти призналась в этом. Какой смысл было раздувать конфликты, существующие между ними? Они решили на время забыть о них и сосредоточиться на более важной проблеме – на мне.

– И что, вы двое даже не извинились друг перед другом? – спросила я, когда Китти призналась мне в их тайном сговоре.

– Извинились? За что?

– Ну, – сказала я, – ты извинилась бы перед мамой за то, что выдала мне ее самый большой секрет против ее воли. А мама извинилась бы за то, что скрывала от тебя правду все эти годы.

Китти покачала головой:

– Не было никаких извинений. Ты когда-нибудь слышала, чтобы мама извинялась хоть за что-то?

Это правда. Извиняться было не в мамином стиле.

И, разумеется, я отказалась читать все те книги, которые они купили для меня. Они должны были предвидеть это. А когда Китти начала читать мне вслух отрывки из них, я зажала уши руками и стала громко петь. Так что ночью, после того как я уснула, Китти прочитала эти книги при свете ручного фонарика.