– Посадите его в проклятую одиночку, – крикнул кто-то из заключенных.

Я увидел Чопа возле комнаты для опросов и поманил его внутрь.

– На самом деле ему не намного лучше. Я думаю, мы должны вернуть его в одиночную камеру. Я беспокоюсь, что он посреди ночи решит, что один из других заключенных – Дьявол.

– Хорошо, – согласился Чоп. – Будешь переводить его?

– Думаю, что да. Пациент не совершил преступления, но совершенно потерял связь с реальностью. Низкий уровень безопасности ему подойдет, я полагаю. Есть ли у нас какие-нибудь сведения о ближайших родственниках?

– Конечно.

Чоп принес распечатку и отдал ее мне.

– Это его жена из Челмсфорда – Шэрон Честер.

Я сразу же набрал ее номер.

– Спасибо, что позвонили, – сказала она. – Я ужасно волновалась.

Я попросил ее подробно рассказать о его прошлом.

– Ну, я не знала, что он прекратил прием лития. Он плохо спал, и обычно так все и начинается, потом он накуривается, и ему приходят в голову все эти безумные идеи. Что он сейчас рассказывает – что он на секретном задании?

– Что-то в этом роде, – подтвердил я, помня, что он просил, чтобы я не делился с ней никакими подробностями. Но это не помешает ей поделиться подробностями со мной, рассуждал я.

– В общем, – продолжала она, – однажды он вернулся из школы и сказал мне, что уволился. Но нам же нужны деньги, а Энди, нашему сыну, всего три года.

– Как долго длятся такие эпизоды?

– Очень долго – обычно он не работает около трех месяцев. Знаете, он действительно гениален. Но всегда думает, что люди унижают его. Он рассказывал вам о голосах?

– Нет. Что он слышит?

– Ну, зависит от настроения. Но его психиатр в больнице считает, что ему нужно колоть лекарства. Он не принимает таблетки так, как нужно. Консультант сказал, что, по его мнению, это, скорее всего, шизоаффективное расстройство.

– Может быть. Послушайте, я собираюсь попытаться вытащить его из тюрьмы. Это неподходящее место для него. Могу я предложить вам связаться со школой и сказать им, что он был нездоров, когда уволился, – посмотрим, сохранят ли для него его место.

В течение следующих нескольких дней Мэтт отказался от оланзапина, хотя именно благодаря лекарству ему стало лучше. Без таблеток его состояние снова ухудшилось, но он не имел представления об изменениях в своем психическом состоянии.

Я связался с его психиатром из Челмсфорда, и он сразу же согласился, что пациенту нужно вернуться в больницу, и пообещал, что ему найдут койку к концу следующей недели. К этому моменту Мэтт уже буквально бредил. Он говорил всем, кто находился на расстоянии крика, то есть почти всем в здании, что ему нужно еще раз попытаться убить Дьявола.

Обычно, как только заключенного переводят в больницу, мое общение с ним заканчивается. В этом случае было по-другому: две недели спустя я вдруг понял, что проезжаю через Челмсфорд. Я посещал там одного бойца, который начал ввязываться в большее количество боев, чем обычно. Боксер был к тому же расторможен – но не потому, что находился в маниакальном состоянии, а потому, вероятно, что его лобная доля была слишком сильно повреждена[40].

Я вспомнил про Мэтта и, поддавшись импульсу, позвонил в больницу. Консультант очень обрадовался моему звонку – я думаю, он втайне надеялся нанять меня на вакантную должность.

– Итак, мы ввели ему оланзапин внутримышечно, когда он поступил к нам, – сказал он мне. – Он все еще отказывается от лития. Дайте мне знать, если вы считаете, что ему лучше, чем было в тюрьме.

Он открыл дверь в хорошо оборудованную комнату для опросов, где меня ждал Мэтт.

– Привет, Мэтт.

Я сел напротив него, и он медленно поднял глаза, чтобы установить зрительный контакт.

– Вы порочны. Вы – зло.

Он встал, оперся руками на стол между нами и плюнул мне в лицо. Мэтт вышел, а консультант поспешил вернуться.

– Мне так жаль, я видел, что произошло.

– Все в порядке, – сказал я, доставая носовой платок, чтобы вытереть лицо. – Вы говорили с его женой? Она беспокоилась о его работе.

– Да. Школа была очень рада принять его заявление об увольнении. Это не первый раз, когда у него возникают проблемы. Если читать между строк, это звучит так, будто он демонстрировал расторможенное половое поведение.

– Вы примените раздел тридцать семь?

Раздел 37 – это постановление о лечении, используемое судом после вынесения обвинительного приговора. Фактически это то же самое, что и раздел 3, но в этом случае заключение длится до шести месяцев и используется за пределами судебной практики.

– Да, если его осудят. Я подозреваю, что это дело могут прекратить. Мы попробуем прибегнуть к разделу 3, если так случится.

Мэтью был законопослушным семьянином – жена, ребенок. Он был учителем, хорошим учителем, у него были хорошая жизнь и хорошая карьера. И теперь, не по его вине, у него развилось тяжелое психическое заболевание, он потерял работу, и работодатель не хотел, чтобы он возвращался к преподаванию с такими симптомами. Когда ему стало плохо, он чуть не убил кого-то, сидя за рулем, потерял права, его принудительно лечили, а ему становилось хуже, а не лучше. Возможно, его осудят по уголовному делу, и он совсем потерял связь с реальностью.

Я вышел из отделения с консультантом, который спрашивал меня о моих карьерных планах, а потом я ехал домой и слушал комика по радио. Он описал себя как «немного биполярного». То, как он про это рассказывал, больше было похоже на описание взлетов и падений настроения у обычного человека. Затем он пошутил о людях, страдающих манией. Я почувствовал возмущение и выключил радио, чтобы поразмыслить в тишине. Комик сказал, что у него биполярное расстройство, чтобы просто пошутить. Может быть, у него действительно биполярное расстройство – я не знаю, но очевидно, что у него был ключ от его маленькой камеры, как и у меня.

Я заметил, что похлопываю себя по поясу, где обычно ношу ключи. Их там, конечно, не было – их выдают, когда вы попадаете в тюрьму, и, когда выходите, связку надо вернуть. Это ирония судьбы. Когда человек психически болен и ему больше всего нужны ключи, их у него нет. У мистера Честера не было ключей. Либо его болезнь, либо его работодатели, либо общество в целом позаботились об этом. Он был психически неуравновешенным преступником. Он был опасен, и я задавался вопросом, стал я частью проблемы или частью лечения.

Он пробудет в своей маленькой камере очень долго.

А я