— Чего ты-то плачешь, дурочка? — приподняв голову, сказала Гала и невольно улыбнулась.

— Туфелька-а-а… Мими-и-и, — трясущимися губами произнесла она.

— Глупышка. — Гала села на постели и, вынув из кармашка фартучка Сесиль носовой платок, вытерла ей лицо, затем сама высморкалась. — Ну и развели мы тут с тобой болото.

— Что такое болото? — Еще влажные глаза дочери загорелись любопытством.

— Болото? Там мокро и живут… Отгадай, кто так говорит: ква-ква.

— Лягушки, — тут же подхватила игру Сесиль. Она обладала завидным качеством — быстро забывала об обидах и огорчениях и всегда готова была улыбнуться. Сесиль соскочила с кровати, растопырила пальцы на руках и, согнув в коленях ноги, запрыгала по комнате. — Ква-ква, ква-ква, ква-ква. Я лягушка, я лягушка.

— Эй, поди-ка сюда, лягушка-квакушка. — Свесившись с кровати, Гала пощекотала ее под мышками. Сесиль рассмеялась. — Лягушки не смеются, — заметила она ей.

— Смеются, смеются. Лягушки тоже смеются и вскачь убегают домой.

— А дом у них на болоте.

— Ха-ха! Болото — лягушачий дом. Давай дальше! — захлопала в ладоши Сесиль. — Мы тоже, как папа, стихи сочиним, да?

— А птички? — подала она ей реплику, поднялась с постели и распахнула шифоньер.

С тех пор как Поль начал работать в фирме своего отца, у них стало больше денег для обновления ее гардероба, но все же не настолько, чтобы заказывать платья от модных кутюрье. Но она ни единым словом не упрекнула его в этом. Ей доставляло особое удовольствие бродить по магазинам и лавкам, а потом переделывать по своему вкусу готовые платья, чтобы они выглядели на ней с особым шиком. Поль всегда отмечал своим вниманием элегантно одетых женщин. Даже если то были простые прохожие или подруги его друзей. Блондинка Дениз предпочитала одежду в пастельных тонах — белые блузки, костюм с пелериной из твида цвета слоновой кости, желтый, с салатово-бирюзовыми разводами шарфик, — Дениз казалась ей слишком блеклой, до прозрачности безликой, чтобы привлекать внимание мужчин. Но Гала должна была признать, что Дениз выглядела такой незащищенной, такой хрупкой, что, вызывая в ней раздражение, в мужчинах будила иные чувства: желание оградить, поддержать. Или с легкостью сломать эту ломкую до хруста куклоподобную женщину? Неужели мужчина, как и любой самец в природе, стремится завладеть все новой и новой добычей? Из смятенных глубин ее души снова поднялось подозрение, что все мужчины, в том числе и ее муж, участвуют в некой игре; игре, именуемой жизнью, из которой она исключена. Ночью, лежа без сна одна в холодной постели, она прикидывала разные возможности: сбежать домой в Россию, пойти на работу, завести любовника, покончить с собой, — словом, так или иначе доказать, что она — не отражение, не тень и не простое приложение к мужу, что она значима сама по себе.

Гала перебирала вешалки с висящими на них платьями, блузками, юбками, ощущая руками гладь и мягкость материй, а ее мысли метались, кружили, не давали покоя.

Ей надо найти свое место в этой жизни. Поль правильно сказал, что она должна придумать занятие для себя, столь же важное, занимающее все ее мысли, каким для него была поэзия. Пусть Поль продолжает играть в свои игры, занимаясь «дадаистскими» экспериментами. Если ему так хочется — пусть ищет удовлетворения в чужих постелях, пусть любит кого угодно и где угодно. И пусть убедится, что никого лучше, чем она, ему все равно никогда не найти. Разве кто-то из женщин способен вот так, как она, полностью слиться с любимым, чтоб ни на волосок расстояния, быть переплетенными и душой, и телом, и мечтами, и фантазиями? Разве кто-то из самых распрекрасных женщин сможет составить ей конкуренцию в любовной игре — нежной или бурной и страстной, в какой Поль в тот или иной момент нуждался. Только она без лишних слов умеет предугадывать все его желания.

А если она слишком самонадеянна и ошибается? Если Поль пережил, испытал такую же страсть, но только не с ней? Если сумел доставить наслаждение не ей, истекающей соками желания, а другой женщине? Что ж… Она должна решиться…

Теплый ветер дохнул через открытое окно, и у нее на глаза навернулись слезы.

— Мам, мам, птички поют: «фью-фью» или «чик-рик»? — напомнила о себе Сесиль.

— Как тебе нравится, — ответила Гала и сияла с вешала платье цвета морской волны с белым кружевным воротничком.

Она слишком молода и красива, чтобы ею пренебрегал собственный муж. Она нуждается в любви, и она найдет ее, если не в объятиях собственного обожаемого супруга, то…

— Мама, мама, — дергала ее за подол Сесиль. — Посмотри на меня, я — птичка. Чирик-кик-кик. Птички тоже смеются и улетают домой.

— Птичка, да-да, конечно, птичка, — машинально отвечала Гала, поправляя подол своего платья.

— Мам, ты красивая. Мы идем в зоопарк?

— Обязательно пойдем. Обя-за-тельно. А сейчас мы спустимся к бабушке.

— Не хочу к бабушке. Хочу в зоопарк.

Сесиль топнула ногой. Мягкая тапочка не дала нужного ей эффекта, тогда она вдохнула побольше воздуха, скривила губы и готова была уже разрыдаться, как Гала вдруг рассмеялась.

— Ты похожа на резиновую куклу. Мордочку сплющили, получилась Сесиль. Не криви губы, ты же красивая девочка. А красивые девочки все умницы.

Это была ее теория: если часто повторять любой, даже самой маленькой девочке, что она красавица, она и станет красивой. Родители всегда считали ее хорошенькой и гордились ее яркими с экзотическим разрезом глазами с загнутыми до бровей ресницами и густыми с золотистой искрой волосами. И сейчас, став взрослой, она не сомневалась в своей неотразимости. Или все же она уже не уверена?

Гала взяла дочь за руку.

— Сейчас умоемся, найдем красивую ленточку, завяжем бантики и пойдем…

— В зоопарк! — Детская ладошка выскользнула из ее рук, и Сесиль бегом пустилась по лестнице вниз.

* * *

Мужчины. Они ходят по улицам, в шляпах и простоволосые, с тростью и без. Они улыбаются и хмурят брови, курят трубки и сигареты, едят в кафе и ресторанах. Они обнимают и целуют своих женщин, подают им руку, склоняют головы. Но за улыбками и поцелуями, за видимостью почитания и уважения скрывается одно — желание обладать. Мужчины считаются с женщинами, только когда видят в них предмет своего вожделения. Пока есть хоть малая вероятность заполучить в свою полную власть тело, женщина представляет для них хоть какой-то интерес. Мужчина видит в женщине мерило своей ценности, своего успеха. Крепкие груди, чистая ровная кожа, стройные ноги, густые здоровые волосы — и если твоя женщина, а, следовательно, и ты сам, всем этим владеешь — ты доволен, горд своей добычей, ищешь во взглядах других мужчин-соперников искорку зависти.

Гала тайком наблюдала за мужчинами. Обычно она высматривала их, пока гуляла одна или с дочерью, скучала на лавочке перед детской площадкой или бродила по магазинам. Иногда взгляд ее выхватывал интересные экземпляры, и тогда она не препятствовала, если мужчина вступал с ней в разговор. За непродолжительное время разговора она стремилась как можно больше узнать о незнакомце: насколько он интересный собеседник, обладает ли оригинальным мышлением, и самое главное — чем она сама оказалась привлекательна для него. Каждый раз Гала убеждалась, каждый из них хотел видеть подтверждение своей значимости в ее глазах. Каким бы ни был мужчина: лысым или с густой шевелюрой, старым или молодым, глупым или не очень — каждый ценил ее интерес к нему, ее расположение, ее внимание, ее комплименты. Все, что позволяло возвыситься в своих собственных глазах. Тот факт, что молодая, обаятельная, со вкусом одетая и обладающая хорошими манерами женщина отметила его в тесной толпе среди многих других, даровало особую привилегию избранного. Мужчины интересовались лишь своими выгодами из создавшегося положения. Они готовы были брать, по им нечего было дать ей. Увы, мало кто мог завладеть ее вниманием надолго, и никто не мог вытеснить образ любимого — все более любимого — Поля.