Младший дознаватель видел меня исключительно в рабочей комнате или тюремной камере, где согласно правилам моя одежда была застегнута на все пуговицы под самое горло, подол платья скрывал носки ботинок, а на руках почти всегда были перчатки. Почти – за исключением того раза, когда я считывала воспоминания лодочника, убившего леди Бригитту. Но я не прикасалась к самому Стефано, равно как и он никогда не трогал меня, даже не приближался так недопустимо близко, как позволял себе Паук, не говоря уж о попытке убийства. Да, иногда мне казалось, что Стефано немного увлечен мной, но младший дознаватель вел себя предельно корректно, не допустив ни одного двусмысленного намека или знака внимания.

Паук, стоявший рядом со мной – по традиции недопустимо близко – и внимательно изучавший рисунки Стефано, вдруг протянул руку к кровати и взял единственный лист, лежавший у изголовья. Склонив голову к его плечу, я прочла:

Последнее «а» терялось, и завиток уходил за пределы страницы, словно оборвавшийся крик о помощи. «Навсегда, навсегда, навсегда», – застучало в висках.

– Что это может значить?

Главный дознаватель нахмурился, прохаживаясь взад-вперед по спальне Стефано.

– Мне кажется, эти стихи отличаются от остальных, – наконец сказал он. – Касание пальцев, вопрос и ответ… Похоже на ментальную магию.

– Последний приказ, – тихо согласилась я.

– Убить тебя?

Я покачала головой.

– Твердое «да» скорее означает то, что Стефано поддался влиянию, а не сопротивлялся ему. Но тем не менее младший дознаватель не предпринял ни одной попытки совершить внушенное ему преступление. Да и Витторио… где бы он мог…

– Что же тогда? – нахмурился Паук. – Самоубийство?

– Возможно. – Признавать это не хотелось, но вывод напрашивался сам собой. Ментальный приказ, «молчание», исчезновение Стефано…

– Почему же тогда не нашли тело? – размышлял вслух главный дознаватель. – Никто, кроме хозяина комнат, за три года даже не поднял тревогу. Вот уж действительно «укрылся». «За стеной»…

Паук медленно двинулся вдоль стены, приподнимая рисунки Стефано в поисках скрытых подсказок. Неожиданно он застыл, подавшись лицом к стыку обоев. Ноздри его затрепетали. Я тоже почувствовала, как усилилась, становясь почти нестерпимой, сладковатая вонь.

Паук несильно ударил кулаком по стене, отделявшей спальню Стефано от чердака. Раздался гулкий пустой звук. Мне показалось, что под давлением руки главного дознавателя деревянная панель обшивки несильно прогнулась. Паук подцепил ее пальцами и легко отогнул в сторону, открывая неширокий темный проем между двух стен.

Запах, запертая дверь, странное послание – все в один миг встало на свои места.

На полу, привалившись спиной к широкой деревянной балке, коченел иссохший труп в форменном темном кителе.

– Стефано Пацци. – Паук коснулся полуистлевшего черепа кончиками затянутых в черные перчатки пальцев. – Его последнее прибежище.

Меня замутило. Обтянутое ссохшейся кожей лицо, уже практически неузнаваемое, укоризненно глядело на меня ввалившимися пустыми глазницами. Стефано сидел скорчившись, прижав колени к груди, едва помещаясь в узком пространстве. Костлявая рука покоилась на чем-то, напоминавшем ручку, привинченную изнутри к фальшивой стене, закрывавшей тайник. Деревянные панели, пол и потолок были покрыты темной копотью – следы полностью исчезнувшего со временем энергетического кокона.

Стефано забрался внутрь, закрыл панель, а после запечатал себя магией, перекрыв доступ воздуха.

И задохнулся.

Горло свело болезненным спазмом. Я попыталась вдохнуть, отогнать дурноту, но не смогла. Что-то мешало, жгло, давило в груди. Тяжелый ком набухал, раздирая изнутри, и рваный, неровный стук сердца эхом отдавался в ушах – все громче, громче и громче.

Пустые глазницы Стефано смотрели на меня с осуждением: «Это из-за тебя. Ты виновата. Ты, ты, ты…»

Паника и ужас, до этого тщательно, заученно сдерживаемые, выплеснулись наружу, захватив контроль над оцепеневшим телом. Меня затрясло. Казалось, еще немного – и сердце, бьющееся все быстрее, все отчаяннее, лопнет, и я упаду замертво в этой тесной заброшенной спальне, видевшей и безумие и смерть. Получу по заслугам. Ведь это все из-за меня…

Я виновата.

Чьи-то руки обхватили мои плечи, болезненно встряхнули, но я едва ощутила это.

«Ледяная малышка Астерио. Всем без тебя лучше…»

Чувства, сжатые, подавленные, с самого детства копившиеся внутри, рвались наружу неконтролируемым потоком, раздирая тело. Сухой рвотный спазм согнул меня пополам, не принеся ни капли облегчения.

– Янитта!

Чужие теплые руки потянули меня прочь. Я почти не чувствовала ступенек под ногами, машинально переставляя ноги, как марионетка. За спиной что-то хлопнуло. Холодный воздух обжег лицо.

– Дыши, дыши, слышишь? – ворвался в сознание настойчивый голос Паука. – Вдох. Выдох. Дыши медленно и глубоко.

Я затрясла головой. Алый туман колыхался перед глазами – так, наверное, расплывалась по воде кровь леди Элии. Еще одна жертва. Тоже из-за меня.

Все из-за меня….

Темная энергия главного дознавателя окутала меня, обняла мягким теплым одеялом. Скользнула послушно воле своего хозяина вдоль моего тела, лаская кожу, впитывась – магическим образом успокаивая отчаянно колотящееся сердце.

– Посмотри на меня, – раздалось над ухом. – Смотри только на меня.

Вместо лица Паука передо мной было расплывчатое светлое пятно, обрамленное темным контуром волос. И пустота, пробел. Пустота, как на картинах Стефано Пацци. Стефано, который…

– Смотри на меня!

Я подчинилась магнетической силе его голоса, подчинилась ему. Волнение плескалось в желто-карих глазах, угадывалось в напряженно сжатых губах, в тревожных морщинках, расчертивших лоб. Паук беспокоился… за меня.

– Скажи, что ты видишь, – поймав мой блуждающий взгляд, потребовал он.

– Тебя, – еле слышно выдохнула я.

Пальцы сильнее сжались на моих плечах.

– Чувствуешь? Что ты чувствуешь?

– Тебя…

Ноги не держали. Пошатнувшись, я вцепилась в китель главного дознавателя и в тот же миг оказалась в его объятиях. Руки сомкнулись за моей спиной, притягивая еще ближе, еще теснее.

– Где ты? Скажи мне, где ты?

Перед глазами была темнота – черная ткань форменного кителя, черный кокон горячей южной энергии. Странно, но это успокаивало. Как и осознание того, где я сейчас – в руках главного дознавателя.