– Ты произносишь «крыса» так, словно это бранное слово. А я предпочитаю говорить – гибкий реалист. – Теперь голос Фортиса весьма холоден. – В конце концов, я мерк. И никогда не утверждал обратного.

Снова пауза. Потом Биби добавляет:

– Кстати… никогда не мог понять. Что было такого во всем этом для тебя? В нашем маленьком проекте «Человечество»?

Тон Фортиса становится ликующим.

– А, вот видишь! Теперь тебе любопытно. Под всей этой монашеской чушью и учительской ерундой ты ничуть не отличаешься от меня. Хочешь знать, работает ли это? То, что мы начали? – Он почти кричит. – Потому что ты слышал о Хоуле. И знаешь, что они могут сделать, что они уже сделали. Ты понимаешь, что и теперь что-то происходит, ведь так? Нечто куда большее, чем то, что мы начинали много лет назад.

Биби переходит в оборону:

– Я ничего не хочу знать. Не ценой того, чтобы снова действовать заодно с тобой. Я усвоил урок.

– Вот и отлично. И не надо. – Фортис смеется.

– И не стану. Так что мне кажется, разговор окончен, – говорит Биби.

– Но ты бы подумал, разве нет? Если кое-что исключить, – откликается Фортис.

– Ну, начинается. Опять по кругу, – произносит Биби. – Дай-ка угадаю. Тебе нужна моя помощь.

– Ты знаешь колонистов лучше кого бы то ни было. – Фортис раздражен. Я это слышу по его тону. – Ты или Янг. В особенности теперь, когда Эла вне игры.

– Ну да. Об этом я слышал. В самом деле, очень странно. Для выжившего вроде Элы.

– Это мне не мешает.

– Мешает. В особенности если учесть, что Янг ненавидит тебя даже сильнее, чем я. – Биби вздыхает.

Фортис почти рычит:

– Смейся, если тебе это нравится. Но мне необходимо кое-кого найти. Нам необходимо найти. Еще одну вроде этих четверых. Если она существует. Пятая.

– Бог мой…

Снова следует долгое молчание.

Фортис негромко откашливается:

– Ты не пожалеешь о потраченном времени.

Биби отвечает, и в его тоне слышится горечь.

– Ну да, конечно. Ты всегда так говоришь, но почему-то я всегда прихожу к тому, что перестаю понимать твои намерения.

Фортис принимается расхаживать по комнате. Я слышу, как доски пола поскрипывают под его ногами.

Биби повышает голос:

– Что они знают? Эти так называемые дети?

– Они вряд ли дети, в этом я с тобой согласен. После всего того, что они видели. И сделали.

– То, что ты делаешь, меняет тебя. Это всем известно, мерк.

– Как и тебе, Уильям.

– И?..

– Они знают, что именно представляют собой, более или менее. Они знают, зачем они здесь, ну, по крайней мере, отчасти. Настолько, насколько могут понимать.

Я застываю. Просто поверить не могу, что слышу эти слова, да еще от самого Фортиса.

Он думает, я знаю, что я такое и почему я здесь? Более или менее знаю?

И почему он обсуждает все это с чужаком, а не со мной?

Мое сердце стучит, как каблуки по тротуару. Оно бежит. Оно мчится.

Летит.

Я не в силах дышать.

Мне кажется, что голова вот-вот взорвется.

Я теряю сознание.

– Дол! Дол, что с тобой? – Это Тима, она хватает меня за руку.

Открываю глаза.

Все исчезло.

Следующее, что проникает в мое сознание: я сижу в воде и моя голова тоже погружена. Но ощущения чистоты нет, сколько бы лепестков роз, кусочков кожуры лайма и душистых стеблей лимонной травы ни бросила в бочки экономка Биби.

Вода не освежает, не заставляет меня почувствовать более или менее самой собой. Прежней собой.

И ничто не заставит.

Биби и Фортис.

Янг и Эла, кем бы они ни были.

А потом Тима, и Лукас, и Ро, и я.

Тима, и Лукас, и Ро, и я, и маленькая нефритовая девочка.

Как мы оказались все вместе? Мы и те мужчины, которые обращаются с нами как с детьми, но при этом утверждают, что мы не дети?

Что они должны сделать с нами?

И чем бы это ни было, откуда им все известно? Почему Фортис не хочет объяснить мне? И почему меня это тревожит так сильно?

Плещу водой себе в лицо и на спину и снова – в горящие глаза.

Если глаза горят от слез, никто этого не узнает.

Если это слезы, я не признаюсь.

– Ты в порядке?

Тима тянется к моей руке. Без привычной уже грязи на лице она выглядит мягче, ранимее. Она стоит у выхода в сад, одетая в просторную золотисто-желтую одежду, как ученики Биби, и мы все тоже в таких балахонах.

По какой-то причине она ждет меня.

Возможно, по той же самой, по какой я жду Лукаса и Ро.

А потом я им рассказываю обо всем, что слышала. Всем им. О том, что видела. И о книге Детей Икон.

Я рассказываю им все.

Первым откликается Лукас:

– Только не дай им заметить, что ты их слышала. – Голос его звучит низко и ровно. – Хорошо? Пока не надо. Держись так, словно ничего не знаешь. Пока мы не разберемся, что делать.

Он привлекает меня к себе, и я чувствую, как его лоб, теплый и влажный, прижимается к моему лбу. Мне хочется разрыдаться, свернуться в его объятиях, заснуть рядом с ним в слезах…

Но я не делаю ничего подобного. Я не могу. И он не может. Нельзя. По крайней мере, пока.

Мы смотрим в глаза друг другу.

– Пуговица прав. Мы подождем. И пока не придет наша очередь сделать ход, он об этом и не догадается.

То, что Ро соглашается с Лукасом – в чем бы то ни было, – выглядит довольно мрачно.

– О чем ты? – скептически интересуется Тима. – Какой ход?

– Я не знаю. Сбежать? Присоединиться к Сопротивлению грассов в другом посольском городе? Или, может быть, просто побежать к нашему папочке и рассказать, что мы обижены.

Ро проводит ладонью по встрепанным каштановым волосам. Этот жест мне знаком – он так же разочарован, как и все мы.

– Что бы мы ни делали, одно предельно ясно. Не доверяйте мерку. – Лукас пожимает плечами. – По крайней мере, теперь нам это известно.

Ро толчком распахивает дверь и жестом зовет нас. Пришло время воссоединения.

Отмытые дочиста и почти высохшие, мы теперь кажемся совершенно другими людьми. И во многом это правда.

Да, мы изменились, только я не уверена, что причиной тому – купание.