– Нескончаемый процесс, – вздохнула Ева. – Только одних отправили, прибывают толпы других. Такое впечатление, что этот лагерь никогда не опустеет.

– У нас здесь постоянно находятся тысяч двадцать, – сказал Кен. – Но в сравнении с тем, что творилось в Германии сразу по окончании войны, детка, это просто рай. Дороги запружены иностранной рабсилой, все пытаются вернуться домой. Куда ни глянь, всюду обезумевшие родители ищут своих детей, а потерявшиеся дети – мам и пап. А между ними снуют перепуганные насмерть нацисты – пытаются где-нибудь спрятаться, делая вид, что они к этому кошмару не имеют никакого отношения.

– То есть, по-твоему, сейчас здесь тишь да гладь?

– Нет, конечно, но гораздо спокойнее, чем было. Мы стараемся навести хоть какой-то порядок для несчастных, у которых вместо удостоверения личности один лишь ярлык с надписью OST.

– Я видела десятки таких карточек. На них стоят три буквы и больше ничего. OST – это ведь просто «восток», да? То есть получается, что эти люди ниоткуда, у них нет родины.

– Быстро схватываешь, – похвалил Кен. – Из Восточной Европы на работы в Германию пригнали семь миллионов человек. Немцы стремились обеспечить дешевой рабсилой свои самолетостроительные и шарикоподшипниковые заводы, ткацкие фабрики и горнодобывающие предприятия. Им нужны были рабы, которые возделывали бы поля с сахарной свеклой и капустой. А в качестве документа всем выдавались одинаковые карточки, так что люди становились единой безликой массой.

– Семь миллионов… Представить трудно.

– Немцам было плевать, откуда родом привезенные рабы. Они не считали их за людей, имеющих свое прошлое, культуру, традиции. Для них это были остарбайтеры – рабочие с востока. Место их прежнего проживания – регион, город, деревня – для расы господ не имело значения. На карточке под фотографией просто печатали OST жирным черным шрифтом и все. Карточки не выдавались только узникам концлагерей, где каждому его или ее «паспорт» выкалывали или выжигали на внутренней стороне правой руки.

Разгневанный Кен сердито швырнул окурок на рельсы:

– Почти шесть лет, с тех пор как нацисты вторглись в Польшу, эти несчастные слыли безымянным быдлом. Пока союзники их не переименовали. Может, «перемещенные лица» и не самое благородное название, но оно гораздо лучше, чем просто OST.

– Во всяком случае позволяет им вспомнить о собственном достоинстве, – согласилась Ева, вздохнув. – У человека должны быть имя и фамилия – это очень важно. А название «перемещенные лица» хотя бы подразумевает, что они люди. Пусть маленький, но все же шажок в сторону гуманизма.

– И они этого заслуживают, – сказал Кен. – Все годы войны они не знали гуманного отношения. С ними обращались как со скотом. Клеймили, нумеровали, избивали, морили голодом.

– Да видела я все это, Кен. Ужас, невыносимый ужас! Жуткие шрамы, сломанные носы, выбитые зубы. А эти выколотые номера… Кошмар! Некоторых вообще клеймили раскаленным железом. Оно оставляет страшные багровые рубцы, полностью обезображивая руку от кисти до локтя. Как могут люди так поступать с людьми? С такими же обычными людьми, как они сами?!

– Не принимай это близко к сердцу, детка, – предупредил Кен. – Мы здесь добросовестно выполняем свою работу. Из кожи вон лезем, чтобы помочь им найти родных. И, может быть, благодаря нам они сумеют вернуться домой или начать новую жизнь где-то в другом месте.

– Я очень надеюсь, что все это скрупулезное заполнение бланков – не напрасный труд. Эти люди заслуживают того, чтобы у них появилась возможность наладить свою жизнь и обрести счастье.

Ева заскользила взглядом по вереницам вновь прибывших, которые, подбирая узелки со своими скудными пожитками, плелись в лагерь, где их ждали свежеиспеченный хлеб и теплая постель.

– Чудовищные последствия войны, – тихо промолвила она. – Но теперь я понимаю, что все беды и страдания были не зря. Даже для тех, кто потерял самых близких. В каком-то смысле это достойная плата за все ужасы и невзгоды.

– Главное – не вешай нос, детка. И когда закончим, выпей что-нибудь покрепче. – Подмигнув ей, Кен снова занялся размещением беженцев.

4 декабря 1945 г.

По их стопам

– У меня для тебя важное задание, – сказала Салли, врываясь в кабинет Евы. – Клади свою ручку и идем со мной прямо сейчас.

Время близилось к полудню, и все, кому требовалось покинуть лагерь, уже забрали свои пропуска. Ева надела пальто и вслед за Салли вышла во двор, вдоль и поперек расчерченный замерзшими тропками.

– В чем дело?

– Мы открываем обувной магазин, – рассмеялась Салли. – Будем сортировать обувь, точнее – ботинки. Пойдем, будет весело.

– Настоящие ботинки?

– Самые настоящие. Только что доставили огромную партию, а ты сама знаешь, как они им нужны. Видела, что на ногах прибывающих беженцев?

– Да уж! Пялят на себя все, что могут найти. В этом сезоне в моде куски резиновых шин. И сабо.

Смеясь, девушки побежали по снегу к складу, куда из грузовика на бетонный пол сгружали ящики с ношеными армейскими ботинками. Обитатели лагеря уже собрались снаружи, надеясь, что им повезет и они получат прочную обувку, которая поможет им пережить зиму.

– Нужно попробовать рассортировать их по парам, – сказала Салли. – И желательно по размерам тоже. Только сомневаюсь, что это нам удастся.

– Ну вообще-то, можно прикинуть, – промолвила Ева. – У тебя какой размер?

– У меня ножка элегантная – пять с половиной[38], – Салли сдернула с себя сапоги, подтянула толстые носки, связанные резинкой, и сунула ноги в большие армейские ботинки, что достала из груды. Смеясь, она сделала в них несколько шагов и чуть не упала. – Давай разложим их на две кучи: очень большие и средне-большие?

Ева взяла из груды два ботинка и постучала их один о другой. На пол посыпалась засохшая на подошвах глина.

– Думаю, при сортировке нужно заодно стряхивать с них грязь – они все в засохшей глине.

– Жаль, что нет размеров поменьше для наших дам. Но ботинки крепкие. Мужчины будут им рады, даже таким грязным.

– На некоторых отсутствуют шнурки, но, думаю, наши предприимчивые поляки без труда решат эту проблему – веревки приспособят.

– Кто бы сомневался! Эка беда, шнурков нет! Зато ногам будет тепло и сухо.

Девушки взялись за работу, попарно связывая ботинки со шнурками. Те, в которых шнурки отсутствовали, они раскладывали по размерам, определяя их на глаз. Какое-то время они молча сортировали ботинки, стряхивая с них грязь, затем Ева произнесла:

– Как это забавно, но я сейчас думаю про охоту, что мы устраивали в своем поместье дома. Из-за глины, наверное. Запах сырой земли напоминает мне о том, как мы приносили домой подстреленных фазанов.