несмотря на то, что вроде бы все суетятся, спеша прожить свои крошечные жизни. Он легко впишется в этот мир, станет его частью – он уже его часть. Можно попытаться найти общий язык с морскими обитателями. Можно уйти далеко в море и увидеть чудеса, которые не передать словами и, скорее всего, он так и сделает.

Но Питер не сможет последовать за ним – и то, что случилось вчера, яркое тому доказательство.

Одним легким движением Фэлри освободил камень от тяжести своего тела и устремился вверх, навстречу обжигающему солнцу.

27

Жара навалилась, как пресс, мгновенно высушила горло, но он, не обращая на нее внимания, решительно повернул к берегу… и замер.

Питер сидел на песке у самой воды, опираясь руками о колени, мелкие волны лизали его босые ноги. При виде Фэлри он даже не пошевелился и, чуть сощурясь от солнца, спокойно наблюдал за его приближением. И хотя эр-лан уже решился сказать то, что должен был сказать, сердце сжалось, как лепестки кораллового полипа от грубого прикосновения.

Он приблизился и, опираясь на руки, неловко вылез из воды. В такие мгновения он ненавидел свое грузное, неповоротливое тело, потерявшее былую грацию и легкость. Потому на их совместной «прогулке» и начал эту глупую охоту, неосознанно желая, чтобы Питер увидел его – настоящего. А не нелепое существо с хвостом вместо ног, не способное толком отдалиться от полосы прибоя.

– С тобой все хорошо? – пробормотал он, не в силах взглянуть в глаза юноше.

Хотя какой юноша? Ему уже за тридцать, он мужчина. Его жизнь в самом расцвете, он не должен тратить ее здесь, на этом пустынном берегу.

Питер кивнул. Волосы у него отросли до плеч и завивались крупными кольцами, совсем как у Сильвана, только были гораздо темнее. Белых прядей надо лбом прибавилось, седина медленно, но верно вытесняла черноту шевелюры. Но это по-прежнему выглядело очень красиво, пожалуй, даже красивее, чем раньше.

Да и сам Питер похорошел – в юности не блистал красотой, но годы наложили на его грубоватое лицо возвышенный отпечаток. При взгляде на него Фэлри приходили в голову старые стихи времен до Исхода, которые он когда-то прочел, изучая древнюю историю:

Он далеко, он не узнает,

Не оценит тоски твоей;

Небесный свет теперь ласкает

Бесплотный взор его очей…

– Ты спас меня, – медленно произнес Питер, устремив взгляд вдаль, на блистающий лазурью горизонт, – спасибо. Прости, что пострадал из-за моей бестолковости.

– Ничего страшного! – быстро возразил Фэлри. – Я в порядке.

«Что ты несешь чушь, какой еще порядок. Ты уже забыл, что это такое».

Отстраненность Питера подтверждала самые худшие опасения. Вот сейчас он скажет «прости, но для меня это слишком, я к такому не готов» или что-то в этом роде. Внутри у Фэлри все скрутилось в тугой узел, мышцы пресса окаменели, хвост свернулся, наполовину показавшись из воды.

Он ждал удара, и тот не замедлил последовать, но оказался совсем не таким, каким представлялся.

– Я хочу вернуться в Ясион. Это возможно?

Питер по-прежнему смотрел строго вперед, сжав губы, теплый ветер шевелил рассыпавшиеся по плечам темные кудри.

– В Ясион? – ошарашенно пробормотал Фэлри. – Но зачем?

– Флаер можно раздобыть только там.

Питер повернулся всем телом и наконец посмотрел на Фэлри, но не встретился с ним взглядом. Старательно изучал уголки его глаз, словно там хранилась какая-то непостижимая тайна.

– То, что случилось вчера… – голос его вдруг охрип, он откашлялся и продолжил: – Из-за моей глупой выходки мы оба чуть не погибли и… я человек, Фэлри. Мне не место в море.

Казалось, весь живой, огромный мир, с его сложностью и прекрасным несовершенством вдруг перестал существовать сам по себе и навалился на Фэлри – еще немного, и сомнет, насмерть придавит своей тяжестью. Руки, удерживавшие верхнюю часть тела, предательски задрожали. Фэлри с огромным трудом подтянул себя повыше, перенес вес на бедро – сидеть без опоры не получалось, тело разучилось сохранять равновесие на суше.

Он поднялся сюда, чтобы сказать именно эти слова, разумные, правильные и логичные – и почему-то, произнесенные устами Питера, они сразили его наповал. В груди разлилась страшная боль, Фэлри опустил голову ниже и прикусил губу, умоляя высшие силы, если только они существуют, позволить ему не разрыдаться прямо здесь, перед Питером. Дыхание предательски укоротилось, почти перейдя во всхлипывания, – и все же каким-то чудом он овладел собой.

– Я… долго тебя искал и рад, что нашел, – теперь голос Питера звучал так, словно ему не хватало воздуха, – но мы теперь… слишком разные. И ничего не сможем дать друг другу, только навредить. Поэтому прошу… помоги мне вернуться в Ясион.

Каждое слово вонзалось в сердце Фэлри, точно меч, но он не издал ни стона. Какое-то время молчал, глядя на влажные золотые пряди собственных волос, лежащие на песке. И когда заговорил, голос не подвел его и не дрогнул:

– Ясион полностью автономен, но вода им все-таки нужна. Можно попробовать проникнуть туда через систему фильтрации. Если ты… достаточно оправился.

– Твоими стараниями, – горько усмехнулся Питер. Рука его чуть шевельнулась, намечая движение, словно он хотел коснуться Фэлри – тот замер… но нет. – Тогда завтра на рассвете? Нам ведь понадобится свет? Или теперь… ты способен видеть в темноте?

Прозвучало это как будто с опаской, и Фэлри без труда уловил подтекст слов.

«Какое еще уродство у тебя есть? В чем еще ты не человек?»

– Нет, я не могу видеть в темноте, – сказал он, все еще не поднимая головы, и только сейчас обратил внимание на свои руки – пальцы судорожно вонзились в песок. Он разжал их и осторожно разгладил глубокие рытвины, – хорошо, завтра утром будь готов. Отправимся на рассвете.

Развернулся и из последних сил столкнул себя в море – оно приняло его, мягко, ласково, так мать принимает в свои объятия плачущее дитя. Питер как-то сказал, что море способно излечить любые раны и даже не представлял, насколько был прав.

Закрыв лицо руками, Фэлри опускался все ниже, туда, куда не достигал свет солнца – все глубже и глубже, прямо к темному дну. Туда, где никто не услышит его криков и не увидит слез. Море примет их, они сольются с его бескрайней, непостижимо огромной сущностью, станут его частью.

Как и сам Фэлри.

Весь день и всю ночь он провел на глубине, пытаясь разобраться, почему же решение Питера причинило ему такую боль – раз уж он сам хотел того же и считал это правильным?

Ни до чего