бомбу нужно было продержать столько времени в руках, сколько требовалось времени, при хладнокровном настроении, для счёта до восьми. По счету «девять» бомба бросалась в место, где больше всего скучивался противник. Взрыв был потрясающий; как-то своеобразно соединялся глухой гул с режущим ухо треском. Содержимое банки-бомбы разлеталось во все стороны, поражая всё на пути. Если партизан заранее не приготовил себе убежища, ему так же, как и врагам, грозила смерть или, ещё хуже, ранение, которое в известном случае было самым тяжёлым исходом, так как попадавший в тело кусок гвоздя или грязной ржавой жести не только рвал на куски мясо, но, как правило, производил заражение крови.

<…>

Когда же наконец, усилиями Владивостокского партийного комитета, прежде всего тт. В.П. Шишкина и А.А. Воронина, в июне нам было доставлено морским путём (на катере) около сотни тысяч патронов и гранат (не партизанской уже выработки, а образца Новицкого и др.) – мы почти совсем перестали испытывать нужду в них.

В методе партизанской войны одно из главных мест занимает разрушение системы коммуникации войск противника: взрыв железнодорожных мостов, водокачек, полотна дороги, телеграфных проводов и столбов, телефонной связи и т. д. Для осуществления всего этого требовалась масса взрывчатых веществ – динамита и пироксилина. Из города такой материал доставить было почти невозможно, да там его и не было. В Сучанском районе больше, чем где бы то ни было, практиковалось разрушение всех указанных сооружений, и этим мы обязаны исключительно пролетариату Сучанских, Зыбунных и Угловских каменноугольных копей. Шахтёры сыграли в этом отношении решающую роль. Всякий раз как нами закладывался фугас, чтобы поднять на воздух колчаковский эшелон или железнодорожный мост, и тратились на это последние запасы взрывчатых веществ, мы питали уверенность, что завтра вновь можем повторить такую операцию, потому что шахтёры уже приготовили 2–3 пуда динамита и спешат отправить его в наше распоряжение. Каждый забойщик, пренебрегая своей выработкой, откладывал сколько мог динамита, затем передавал в условное место, где по фунту, по два со всех шахт собирался внушительных размеров подарок партизанам.

<…>

Конский состав для партизанских отрядов мы получали двумя путями: от крестьян и от своего противника. Как только восстание стало расширяться, крестьяне Казанки, Фроловки и других селений на общих собраниях вынесли постановление закупить из общественных сумм верховых лошадей для партизан в количестве 10–20 голов от каждой деревни. Этому примеру последовали другие села, и в отрядах начали создаваться конные разведывательные команды. Революционный штаб с своей стороны потребовал, чтобы кулацкие хозяйства, богатые лошадьми, годными в строю, выделили лошадей для отрядов, причём стоимость этих поставок должна покрыться налогом, который был установлен на зажиточные слои деревни.

<…>

В результате всех этих мер мы достигли того, что каждый отряд приобрел себе конницу и сколотил разведывательные команды в 20–50 сабель, т. е. примерно 15–20 % состава пехоты на боевую единицу (каждый отряд насчитывал около 150–300 штыков)»[42].

Ну а как снабжались партизаны продовольствием?

«Тут перед нами были только два пути: 1) доставка продовольствия из Владивостока и 2) экспроприация буржуазии и кулачества. Оба эти способа были использованы с достаточной полнотой. Приморский областной комитет РКП(б) создал специальный отдел для снабжения партизанских отрядов, который потом в целях усиления материальной помощи нам был расширен и объединен с аналогичными органами других партий (максималистов, анархистов и левых эсеров) и на средства, собранные рабочими Владивостока, стал развертывать свою работу. Объединённый революционный комитет, составленный всеми названными партийными организациями, к концу весны 1919 г. настолько расширил свою работу, что помощь его стала играть для партизанских отрядов выдающуюся роль. Между бухтой Находка, расположенной в зоне нашего влияния, и гор. Владивостоком было налажено правильное курсирование шаланд, катеров, моторных лодок и проч., словом – был создан свой «флот», который доставлял нам всё необходимое. Партизаны в мае месяце отобрали у колчаковцев катер, который потом развозил полученный груз по берегу моря в те места, откуда ближе всего можно было доставить его к отрядам»[43].

Члены земской управы Владивостока с согласия властей отправили по железной дороге в «пострадавший от войны район» 2000 пудов муки. Естественно, муку перехватили партизаны и поделили между отрядами.

С первых дней восстания партизаны выдвинули лозунг: «Тяжесть борьбы с контрреволюцией должна быть переложена на наших врагов». По этой программе все кулаки были обложены натуральным налогом, все товары купцов были конфискованы, имущество буржуазии объявлено народным достоянием.

«В результате всех этих мер мы несколько смягчили свою нужду. Особенно полезной оказалась конфискация имущества у буржуазии. В селе Петровке мы забрали в своё ведение рыбные заводы, рыбалки русско-японской фирмы Люри и Ко в бухте Находка и консервный завод. Благодаря этому не только удалось снабдить рыбными и крабными консервами и селёдкой отряды, но и оказалось возможным раздать остаток рыбных запасов беднейшему крестьянству и рабочим.

Предприятия фирмы Люри и Ко нами были пущены в ход и эксплуатировались около 7 месяцев, пока их снова не захватили колчаковцы. С консервными заводами нам справиться не удалось: консервирование мяса и икры оказалось работой настолько сложной, что без специалистов, которые бежали от нас в лагерь противника, ничего поделать было нельзя. Зато на этих заводах мы нашли внушительные запасы готового продукта, которым питались все отряды в течение трёх месяцев: каждому партизану выдавалось по банке в день этих дорогих, аристократических деликатесов. Это было такой роскошью, которую не всякий буржуа позволял себе в лучшие для него времена (банка крабовых консервов в довоенное время стоила около 1 руб. 75 коп.)»[44].

Естественно, часть продовольствия партизаны отбирали у сельчан, но одновременно и помогали им на сельхозработах.

Наиболее критичной для партизан была ситуация с обувью. Из Владивостока в массовом порядке доставлялись «улы» (китайские лапти из кожи). Они были дёшевы и удобны для ходьбы.

«Партийный комитет Владивостока – при всей его энергии – удовлетворить наши требования не мог. Пришлось прибегать к посредничеству мелких торгашей – контрабандистов и спекулянтов. Торговали «улами» преимущественно китайцы. Это обстоятельство облегчало их доставку, так как почти все китайцы, даже купечество, по своим политическим симпатиям были явно на нашей стороне. Наиболее надежным «аппаратом» по снабжению нас «улами» был юркий изворотливый китаец Илюшка, имевший большие связи с китайским купечеством. Он мог удовлетворить любые наши требования. Правда, он наживался на этих поставках тоже достаточно. Часто шутили мы над Илюшкой, называя его представителем «партизанской буржуазии», жиреющим на поставках для отрядов. И Илюшка был верен идеологии этого сорта буржуазии. Точно так же, как пауки, разбухшие на поставках в империалистическую войну, громче всех кричали: «война до победного конца», – так и Илюшка всегда был одним из горячих защитников нашего лозунга: «борьба до полного разгрома контрреволюции».

<…>

Деньги в