Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Руслан, а может, завтра сходим туда вместе? Воскресенье будет.
– А что? Пойдем.
– Руслан, – прошептала Юля на ухо мужу, когда они уже лежали в постели. – Какие у нас планы на будущее?
– Снять квартиру. Гостиница – дорого, а на квартире и кухня будет, где можно готовить, да и… – он покосился на Аню, сопящую на соседней кровати, – отдельная спальня.
– Будешь приставать к своей невинной и непорочной жене?
– Ай! Невинная и неводочная жена моя, не вредничай шаловливыми ручками. При Ане у нас все равно ничего не будет.
Юля вздохнула.
– А на более отдаленное время? Какие у нас планы?
Руслан рассказал о том, что ему пришло в голову, про патенты, про канистры. Про все. И про ожидающую их неизбежную, как дембель, эмиграцию в Америку.
Юля вздохнула и потерлась носом о плечо мужа:
– Знаешь, приятно помечтать иногда о том, как ты уедешь в Америку. Но когда ты ВЫНУЖДЕН туда уезжать – совсем другие ощущения. А мы точно должны уезжать?
– Точно. Если мы не хотим принимать активного участия в Первой мировой войне, двух революциях, Гражданской и далее по списку.
– А мы совсем-совсем никак не можем сделать так, чтобы ничего этого не было?
– Юля, я думал, после Луги ты все поняла…
– Я поняла и не рвусь в прогрессоры, но, Руслан, мне кажется глупым знать будущее и никак этим не воспользоваться…
– Нет.
– Муж мой любимый, ты принципиальный противник любых изменений?
– Я – принципиальный противник изменений только ради самих изменений. Если будет нужно для нас – будем менять. А менять что-то просто для того, чтобы стало по-другому, – глупо.
– А менять для того, чтобы стало лучше для других людей?
– Юля, я – не супергерой, защитник обиженных, униженных, убогих и слабоумных. Это во-первых. Во-вторых, у нас с тобой пупок развяжется, прежде чем мы сможем что-то поменять. В-третьих, даже мы с тобой по-разному представляем, как выглядит это «лучше». Я вижу СССР, а ты – Империю. Тем более другие люди. Такие изменения будут похожи на басню «Лебедь, рак и щука».
Обиженная отповедью Юля с головой замоталась в одеяло. А потом тихонько выпуталась и начала целовать мужа в шею.
Он ведь все равно – любимый.
Желание что-то поменять, сломать систему у Юли выродилось в легкое сожаление о том, что их силенок не хватит на то, чтобы повернуть неповоротливую махину Истории. Просто она уже подумала о том, как это сделать, и честно призналась сама себе, что не представляет, что же такое нужно сочинить, чтобы «отменить» войну и революцию. Это со стороны кажется, что все просто: пришел человек из будущего, махнул рукой направо – и выросли заводы оружейные да автомобильные, взмахнул рукой налево – и встали ряды солдат, сытых, здоровых да обученных. А противников твоих поразила слепота неминучая, такая, что за пять лет так и не увидели они, что в твоей стране что-то поменялось, ни единой мелочишки себе не украли да не внедрили…
Юля заснула, и ей снились угловатые танки с круглыми заклепками и двуглавыми орлами на башнях.
За столом в темном углу дешевой распивочной сидел человек. Молодой, темноволосый, в рабочей одежде. Хотя внимательный взгляд заметил бы, что его мозоли к ручному труду отношения не имеют. Человек, казалось, дремал над двумя кружками пива, но его глаза изредка поднимались под козырьком кепки и обшаривали помещение. Низкий потолок, табачный и махорочный дым, смешанные с испарениями перегара, тяжелые исцарапанные столы, лавки, за которыми сидели рабочие, расслабляющиеся после тяжелого трудового дня.
Глаза блеснули: в распивочную вошел человек, которого ждал сидящий.
Кузнечный мастер экипажной фабрики. Татарин Равиль.
– Добрый вечер, – буркнул он, присаживаясь.
– Добрый вечер, товарищ… – заулыбался его собеседник.
– Не треплите это слово.
– Хорошо, Апостол.
Татарин дернулся.
– Равиль. Меня зовут Равиль.
– А я – Иванов.
– Что вам от меня понадобилось? На фабрике нет тех, кто вас интересует. Ну кроме меня.
– Уже есть. Американцы.
Татарин удивился:
– Они не по этой части.
– Нас разные части интересуют. Расскажи мне о них. Кто такие, что о себе рассказывают, как себя ведут. Про автомобиль их расскажи.
Татарин оглянулся и наклонился к Иванову:
– Охранке-то они зачем?
Иванов улыбнулся, как оскалился:
– Не болтай. Вернее, болтай, но по делу.
…Закончив длинный и путаный рассказ, татарин, он же агент охранки с псевдонимом Апостол, ушел. Иванов остался сидеть, обдумывая информацию.
«Значит, собираются уже что-то делать на фабрике. Что-то… Понятно что. Автомобили. Информация уже пошла в ход. Ладно, Апостол будет следить и рассказывать, что там происходит, буду держать руку на пульсе. Последить бы за американцем, да времени нет. Начальство мое к приработкам на стороне оченно отрицательно относится. Задал же папа задачку…»
Гас вечер, наступала ночь. Наползли тучи, заморосил дождик, мелкий, но по-осеннему холодный. Город, большой и сложный город, успокаивался. Можно было бы сказать «засыпал», но столичные города никогда не спят. Слишком много здесь живет людей, со своими мыслями, чувствами, желаниями и планами.
Строил планы на будущее Руслан Лазаревич, фальшивый американец и настоящий пришелец из будущего. Строила планы его суматошная и энергичная жена. Думал о том, что будет, фабрикант Фрезе. Мучился тяжелыми размышлениями татарин Равиль. Четко, как чертеж, выстраивал ход своих действий господин Иванов. Пилот Мациевич думал о полетах, не зная, что жить ему осталось несколько дней.
Планы были у каждого.
В темном помещении находился, рассматривая в свете гудящего пламени клинок ножа, человек, уже отметившийся в нашей истории под прозвищем Тень.
У него тоже были планы.
На будущее.
Что такое праздник воздухоплавания? Во вторую очередь – это, конечно, воздухоплавание.
В первую – толпа народу.
«Хорошо еще, – думал Руслан, пробираясь через людское скопление, – что все зрелище здесь находится высоко в воздухе и людям нет смысла куда-то толкаться. Иначе устроили бы тут вторую Ходынку…»
«Зрелище» в виде самолетов, пардон, аэропланов, проплывало над головой. Честно говоря, вид медленно летящих, прямо-таки ползущих самолетов вызывал трепет. Казалось, что сейчас эта конструкция из планочек, тряпочек и растяжек не выдержит и рухнет на раскрывших рты зрителей.
Кстати, и без самолетов тут было на что взглянуть: покачивался на краю поля воздушный шар «Треугольник», над городом висел дирижабль, такой типичный дирижабль вроде тех аэростатов заграждения, что через тридцать лет будут защищать небо над этим же самым городом.