Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Едва Лиззи повесила трубку, как раздался стук в дверь. Она ожидала увидеть Эвви с полными руками посылок, за которыми та отправилась на почту. Но вместо этого, потянув на себя дверь, обнаружила пухленькую женщину в солнцезащитных очках и широкополой соломенной шляпе.
Женщина улыбнулась, причем явно взволнованно. От нее исходил запах хлебного теста — теплого и дрожжевого. Приятный запах. Запах безопасности.
— Вы меня вряд ли помните, — заговорила она с ходу. — Я Пенни Касл. Я работаю в аптеке Уилсона, в местном буфете[14].
Лиззи ее, конечно же, не помнила, но все равно приветливо улыбнулась в ответ:
— Чем могу быть вам полезна, мисс Касл?
— Наверное, ничем. Но я все же решила попытаться. Ваша бабушка всегда составляла мне какой-то особый чай от мигрени. Это единственное, что мне давало какое-то облегчение. Когда я услышала, что вы вернулись, я прямо всей душой понадеялась — даже, можно сказать, стала молиться, — что вы снова откроете свой магазин.
— Мне очень жаль, но нет. Я вернулась лишь для того, чтобы выставить ферму на продажу.
Лицо у мисс Касл сокрушенно сникло, но она все же понимающе кивнула:
— Не могу сказать, чтобы я вас винила. Но мне ужасно жаль. Это, прямо скажем, просто конец эпохи. Ваша бабушка была таким сердечным и великодушным человеком! Никогда никому не отказывала. Даже тем, кто не мог ей заплатить. Это было так несправедливо, что люди… — Она замолчала, прижав пальцы ко рту. — Простите, что я затронула эту тему. Просто она была такой замечательной женщиной. И вы, знаете ли, на нее очень похожи. Не просто внешне — а в вас тоже есть добрый свет. Как у Альтеи. В общем, спасибо, что уделили мне время. И простите, что вас побеспокоила.
Глядя вслед удаляющейся по дорожке Пенни Касл, Лиззи вдруг испытала сострадание к этой женщине. А сколько еще людей мучаются из-за отсутствия снадобий Альтеи? И как они теперь будут без них обходиться?
Она уже собиралась закрыть дверь, когда увидела, как по дороге к дому медленно и тяжело поднимается потрепанный «универсал» Эвви. Через мгновение та выбралась из машины, нагруженная бандеролями и сумкой с торчащими из нее буханками свежего хлеба. На запястье висела холщовая сумка с короткими ручками.
— Я по дороге домой заехала на фермерский рынок. Как насчет салата из шпината и свежей клубники на ужин?
Лиззи забрала у Эвви посылки и повернулась к двери.
— Звучит чудесно. К тому же сейчас слишком жарко, чтобы готовить что-то горячее.
На кухне Эвви принялась вскрывать полученные на почте пакеты — бусины от ее поставщика в Вермонте, — а Лиззи тем временем достала дуршлаг и стала промывать клубнику. Некоторое время они занимались своими делами в молчании, однако у Лиззи все не выходила из головы Пенни Касл.
— Тут у нас посетительница была, пока вы отлучались, — сказала она наконец. — Женщина, которой очень нужен чай от головной боли.
Эвви вскинула взгляд, сжимая в руке пакетик с бусинами как будто из зеленого агата.
— Да, такое время от времени случается. Люди все надеются, что после твоей бабушки здесь еще завалялись какие-нибудь снадобья.
— Ее зовут Пенни Касл. Она услышала, что я приехала, и надеялась, что я собираюсь снова открыть бабушкин магазин.
— И ты ей сказала, что не собираешься?
Лиззи недоуменно заморгала:
— А что я еще должна была ей сказать? К концу месяца перед фермой будет стоять табличка «Продается». Хотя я чувствую себя теперь ужасно. Она так чудесно отзывалась об Альтее. Сказала, что та помогала людям и никогда никому не отказывала. И Джудит из кофейни мне говорила то же самое.
— Здесь очень многие так считают, детка. Ты просто об этом забываешь. Ты слишком фокусируешься на тех, кто устроил твоей бабушке нелегкую жизнь.
— Тогда не только у Альтеи была нелегкая жизнь.
— Это верно, — покивала Эвви. — Тебе от них тоже досталось. Но ведь далеко не все так относились к вам. От многих людей истекало тепло и доброжелательность. Были такие, которые открыто заступались за Альтею, которые так и не приняли ложь. И твоя бабушка помнила о них до последнего своего дня. Быть может, и тебе пора об этих людях вспомнить?
«Календула… Для избавления от шрамов.
Моя драгоценная девочка!
Ты вновь вернулась к этим страницам, ища ответа или утешения — а может быть, того и другого сразу. Как бы мне хотелось быть рядом, чтобы успокоить тебя, как раньше, когда ты была еще маленькой и глубоко страдала из-за какого-нибудь недоброго слова. Тебе досталось столько чужого бессердечия за твою совсем недолгую жизнь! Но, будучи рожденной в нашем клане, — разве ты имела выбор?
Тебе никогда не хотелось быть такой, как мы. Тем более, когда ты узнала, какова этому цена. И я не могу тебя винить за то, что ты прониклась горечью, ожесточилась. Ты имела на это полное право — и даже большее, чем я предполагала. Изоляция порой бывает ужасна и невыносима. Какая девочка не лелеет розовые мечты! О белом пышном платье. Об убранной цветами церкви. О том, чтобы жить потом долго и счастливо. Но мы уже заведомо знаем, что все эти грезы — для других девушек. Обычных девушек. Никому из нас никогда ничего подобного не предназначалось. Наш путь был очерчен целую вечность назад. Может, это и не лучшая стезя, но определенно исключительная. И большинство из нас этим вполне довольствовались.
Но только не ты, моя Лиззи.
Ты никогда не чувствовала себя в своей тарелке как „дева рода Лун“. Ты жаждала чего-то совсем другого. Хоть чего-нибудь. И мне кажется, я это осознала раньше, чем ты сама это поняла. И хотя я все надеялась, что ты однажды изменишь свое мнение, я решительно настроилась отпустить тебя, дать тебе возможность найти собственный путь. Я никогда не давила на тебя. Твоя мать очень хорошо научила меня, к чему это может привести. Ты была всем, что у меня осталось — моей надеждой, моей гордостью. А потому я дала тебе, как говорится, полную волю, всей душою надеясь, что однажды ты все же вернешься к своим корням… к нашим корням.
А потом пропали те две девушки… Не прошло и суток, как все стали показывать пальцем на меня. На кого же еще! Я лучше всего под это подходила! Старая карга, живущая на окраине города, выращивающая у себя травы и бормочущая заклинания. Дескать, я отравила их, задушила, заколдовала своими злыми чарами. Однако полиции не за что было зацепиться, у нее не было возможности привести меня к их так называемому правосудию. А потому люди наказали меня единственным доступным им способом: они стали распускать про меня черные сплетни и холодно отворачиваться. Повстречав меня в городе, многие переходили на другую сторону улицы. Порой меня даже выгоняли из магазина. И ты наблюдала все это своими глазами. И так день за днем, неделя за неделей. Как будто и без того тебе было недостаточно трудно — так ты еще и оказалась бок о бок с обвиняемой в убийстве бабушкой! Ты никогда об этом не заговаривала — для этого ты была слишком гордой и упрямой, — но ночами я слышала, как ты плакала в подушку, и у меня разрывалось сердце от мысли, как все это действует на тебя.