Ольга задумчиво прищурилась.

Ишь ты! Просекать и пресекать, значит, коварные планы!..

Похоже, Гантимура когда-то очень хитро и коварно обманула какая-то женщина, вот он и стережется. Обжегся, видимо, сильно! Интересно, что с ней сделал этот непреклонный страж деревьев?

– Все правильно, – кивнул Гантимур, снимая будущие «чипсы», переворачивая камень раскалившейся стороной вверх и снова раскладывая подрумянившиеся и усохшие полоски луба. – Ты угадала. Была одна женщина. Она обманула меня. И я ушел от нее.

– Как ее зовут? – спросила Ольга, хотя от этого вопроса следовало бы, конечно, удержаться. Не хотелось бы, чтобы Гантимур возомнил, будто его личная жизнь так уж сильно волнует Ольгу.

Не волнует, конечно. С чего бы вдруг?! Это просто вежливый интерес.

– Хунту-аси, – ответил Гантимур. – Это значит «другая женщина». Ее родители надеялись, что их дочь будет не такой, как все остальные женщины. Умнее, красивее, счастливее… Поэтому ее так и назвали.

– Понятно, – кивнула Ольга. – Значит, Хунту-аси подстроила тебе какую-то пакость, поэтому ты никому не веришь.

С языка готовы были посыпаться новые вопросы: что она сделала? Изменила тебе? Ты ее очень любил? Что она делает теперь? Пыталась вернуть тебя?

Само собой, Ольга скорее откусила бы себе язык, чем начала спрашивать обо всем этом, но до чего же она разозлилась на себя за это дурацкое, недостойное любопытство!

– Можешь просто поверить в то, что я против тебя не злоумышляю и не собираюсь этого делать, что бы там ни подстроила тебе эта твоя Хунту-аси? – гневно спросила Ольга. – Хочешь, памятью родителей поклянусь? Пойми, когда ты проникаешь в мои мысли, я себя чувствую перед тобой… голой! Даже без того серого туманного фигового листка, которым была прикрыта, когда мы уходили из больницы! Мне стыдно, мне неловко, и ты, постоянно шаря по моим мыслям, как по моему голому телу, именно что восстанавливаешь меня против себя. Я чувствую себя… изнасилованной, понимаешь?

Гантимур хмуро смотрел на нее, прищурясь, словно что-то обдумывал. Потом отвернулся и, резкими взмахами ножа обрубив две толстые березовые ветви, отсек с них сучки, обобрал кору и зачем-то принялся ковырять внутри острием.

– Это что за отвлечение внимания? – раздраженно спросила Ольга. – Просто ответить можно: понял ты меня или нет?

– Понять-то я понял, – пробурчал наконец Гантимур. – Но, лишив себя этой возможности – проникать в твои мысли, я не смогу вовремя прийти на помощь. Представь, что я тебя на время оставлю, но вдруг что-то случится, а я не буду знать, что с тобой, что должен срочно возвращаться и быть готовым к бою.

– Выход один: не оставлять меня, – пожала плечами Ольга, против воли растроганная той тревогой, которая прозвучала в голосе Гантимура.

– Я постараюсь, – вздохнул он. – Но ведь никто не может знать, что нас ждет.

– А что нас ждет? – насторожилась Ольга. – Я думала, безусловная победа добра над злом. В смысле, над этим, как его там… местным демоном, мугды.

– Мугды – не местный демон, – перебил Гантимур, продолжая ковырять ножом деревяшку и лишь изредка поднимая на Ольгу свои черные глаза. – Это одно из воплощений общего зла, как тот Демон, который погубил Ольгушку. Один из образов, одна из рук того многорукого чудовища, которого обычно называют дьяволом. Руку можно отрубить, но она вырастет снова… хотя и не сразу. Знаешь, что такое гидра?

– Конечно, в школе проходили! – вспомнила Ольга.

– Если отрубить одно из щупалец гидры, оно отрастет снова.

– То есть мы боремся не за победу навсегда, а за краткое перемирие? – уточнила Ольга. – А я-то думала… Слушай, но если я правильно поняла, если победить зло вообще невозможно, тогда какой смысл дергаться, рисковать жизнью?

– А почему ты дергалась в своей «Скорой», спасая людей, если так и так они все когда-нибудь умрут? – зло спросил Гантимур.

– Люся, они все умерли… – тяжело вздохнула Ольга.

– Что?! – ошарашенно уставился на нее Гантимур.

– Ничего, анекдот старый вспомнила, – слабо улыбнулась Ольга. – Мужик, в хлам пьяный, возвращается домой. Жена его, конечно, встречает отнюдь не объятиями и поцелуями: «Так тебя и перетак, где ты шлялся?!» – «На кладбище был», – отвечает дядька заплетающимся языком. – «А что, кто-то умер?» – спрашивает жена, а он в слезы: «Люся, ты не поверишь – они все умерли!»

Гантимур молчал с каменным выражением лица.

– Ты хочешь спросить, когда начинать смеяться? – ехидно спросила Ольга. – Уже можно.

– Мне кажется, в обиталище смерти смеяться над смертью как-то…

– Неприлично? – подсказала Ольга, совершенно неожиданно разозлившись до такой степени, что у нее даже язык начал заплетаться. – Не комильфо? Тогда давай ляжем и ручки на груди сложим. Не будем дергаться! Жизнь отличается тем, что она движется, смеется, веселится, печалится, а не только слезы льет. И вообще, ты сам говорил, что здешние обитатели и охотятся, и женятся, и все такое… Что, ты хочешь сказать, они и трахаются медленно и печально, как в том анекдоте?

Гантимур внезапно так закатился хохотом, что чуть рукомесло свое не выронил.

– Не надо, – наконец с трудом выговорил он. – Не рассказывай. Я слышал этот анекдот. Медленно и печально, ну надо же! Ох-ха-ха! Ох-ха! Ой, не могу! Медленно и печально!

Ольга смотрела-смотрела на него, злилась-злилась, потом вдруг тоже начала смеяться, уж больно заразительно хохотал Гантимур.

– Короче, меняем стратегию и тактику, я правильно поняла? – спросила она, когда приступы смеха, наконец, стихли у обоих. – Ты больше в мою голову не суешься, мои мысли не читаешь, меня одну не оставляешь…

– А ты слушаешься меня беспрекословно, – прервал ее Гантимур. – Согласна?

– Смотря по ситуации, – осторожно сказала Ольга. – Может быть, от меня какой-нибудь непристойности потребуешь.

– Например? – прищурился Гантимур.

– Снять штаны и прыгать! – зло выкрикнула Ольга.

Да, злилась, до дрожи злилась она, впрочем, прежде всего на себя, за то, что при мысли о возможных непристойностях с Гантимуром не только не возмутилась, но и… ну да, ну да, возбудилась, возбудилась, чего греха таить! И если он это просек, если решит воспользоваться ситуацией, она… Нет, конечно, она даст ему отпор, и еще какой, но вот только будет ли при этом абсолютно искренна, это вопрос, большой вопрос! Плотский голод, оказывается, страшная штука! Причем никакого такого голода Ольга не испытывала до тех пор, пока Гантимур не ляпнул, что ему трудно будет подавлять свои желания, если Ольга останется раздетой. И в целях безопасности напялил на нее клочок серого тумана. А она от какого-то намека вспыхнула, как спичка, или, применяясь к местным реалиям, как трут, на который упала искра от огнива.

– Снять штаны и прыгать? – повторил Гантимур, презрительно усмехнувшись, и, отложив одну деревяшку, принялся за другую. – Неужели ты до сих пор не заметила, что никаких штанов на тебе нет? А также панталон, трусов или даже самых завалященьких стрингов. В те поры, когда Ольгушка стала стражем высоты, ничего такого не носили. В деревнях, во всяком случае.