– Держи.

Лицо его затвердело, в глазах было странное выражение. Когда он почти коснулся свертка, я двумя пальцами сдвинул тряпицу и быстро коснулся его ладони серебряным краешком креста.

– Во ими господа!

Бернард с криком отшатнулся. В том месте, где крест коснулся его ладони, вздулся пузырь, лопнул. Во все стороны побежала зловонная язва. Края вспыхнули оранжевыми язычками огня, почти прозрачными в солнечном свете, а внутри возникла багровая дыра. Другой рукой Бернард попытался повернуть коня. Я вытряхнул крестик ему на седло, а сам ухватился за рукоять меча.

Мне показалось, что крестик был раскаленной добела каплей, что обрушилась на коня из глыбы льда. Потом почудилось, что крест поджег политое бензином седло. Вспыхнул огонь, в то же время чавкнуло, брызнули струи зеленоватой жижи, конь начал оседать, ноги укорачивались, становились толще, мохнатее.

Бернард кричал тонким нечеловеческим голосом. Из-за леса выметнулись на конях две фигуры. Я вскинул меч и нанес неумелый удар. Лезвие со звоном ударило по шлему. Мои ладони занемели, однако шлем раскололся. Череп Бернарда раскололся тоже, глаза разошлись в стороны, но продолжали смотреть на меня с лютой злобой.

Я орал и рубил все, что стояло перед глазами: Бернарда, коня, а там все ярче вспыхивал огонь. Бернард одной рукой ухитрился достать топор, замахнулся, но я подставил щит, руку тряхнуло так, что плечо превратилось в дерево. Широкое лезвие скользнуло мимо, я с силой двинул мечом, словно копьем. Острие со скрежетом вошло в живот. Бернард все еще смотрел на меня сильно раздвинутыми в стороны глазами, затем на месте лица вспыхнул багровый огонь.

Я отступил. За спиной конский топот, крики, шум. Огонь охватил Бернарда и коня, взвился столб черного дыма. На миг в огненном вихре мелькнуло огромное злое лицо, сменилась тысяча ужасных гримас. Огонь исчез, почерневшая земля дымилась, на ней грудой лежали полурасплавленные доспехи.

Кто-то соскочил с коня, я уже слышал по топоту, что это Бернард, настоящий, который не побоится коснуться серебряного крестика. А рядом с ним слышался злой, сильный голос Ланзерота...

Я соскочил на землю, подобрал крестик и незаметно сунул в карман. Бернард ухватил меня за плечи, развернул. Огромное мясистое лицо было красным от гнева.

– Ты с кем задрался, дурень? Оно ж могло тебя...

Рудольф дернул его за локоть.

– Бернард, этот парень просто родился счастливым. Мы этих гадов и то различаем с великим трудом, а этот с ходу. Как ты догадался?

Я открыл рот и не смог ответить, ибо лже-Бернард сказал, что в этом мире существует магия, но настоящий Бернард не подозревает даже, что существуют этот и не этот миры. Для него есть только один мир, а для кого-то не секрет, что я из другого...

– Он не решился проехать мимо повозки, – нашелся я.

Наступила непонятная пауза. Бернард и Ланзерот переглянулись. Ланзерот нахмурился, его пальцы подвинулись ближе к рукояти меча. Бернард перехватил его руку, оглянулся на повозку. Сказал, пристально глядя мне в глаза:

– Да, ты прав. Оборотни не выносят присутствия святых вещей. А мощи Тертуллиана вообще могут опрокинуть и рассеять любую магию.

Но Рудольф и Асмер тоже переглядывались, смотрели на меня с вновь вспыхнувшим подозрением. Я оглянулся на повозку, оттуда вышла принцесса с арбалетом в руках. Она тоже смотрела на меня очень странно. Если не сказать, враждебно. Почему-то мой убийственный довод насчет мощей Тертуллиана им не показался убийственным.

А даже очень наоборот.

Дорога пошла широкая, накатанная. Никто не нападал, даже в небе совсем редко показывались орлы. Все ободрились, только волы тащили повозку все так же неторопливо и невозмутимо, несмотря на хлыст Асмера. Я украдкой старался заглянуть в повозку, но через узкую щель мелькали то округлые бока мешков, то лысина священника. Мелькнула узкая лодыжка принцессы. Я, который спокойно смотрел на голых красоток на ночной Тверской, предлагавших все-все услуги, застеснялся и придержал коня.

Колеса бодро постукивали по твердой как камень земле. Мне показалось, что повозка катит несколько легче, чем вчера, но решил, что я не такой уж спец, чтобы замечать такие детали. Впереди простучала конная дробь, Асмер пустил коня в галоп.

Деревья сдвинулись, далеко впереди выдвинулись из-за леса добротные дома. Дорожка огибала лесок; и дома выползали, как старые неторопливые черепахи: массивные, серые, плотно прижатые один к другому. На въезде виднелся даже сторожевой пост в виде деревянной вышки с пристройкой внизу.

Я видел, как Асмер остановился перед вышкой. Сверху неторопливо спустился человек. Поговорили. Асмер показывал в нашу сторону, часовой качал головой. Асмер что-то сунул ему в карман, часовой махнул рукой и скрылся за дверью.

Проехали без досмотра, по обе стороны узкой улочки потянулись угрюмые каменные дома. Здесь камень не жалели, строили на века. Даже середина городка была замощена крупным булыжником. Асмер снова метнулся по сторонам, расспрашивал, узнавал цены, а мы все хранили гордое молчание. Ланзерот – рыцарь, не снизойдет до бесед с простолюдинами, принцессу лучше не показывать вовсе, а Бернард попросту вобьет голову в плечи тому, кто не так ответит. Про себя молчу, у меня такой комплекс, что скорее заблужусь, чем стану спрашивать дорогу.

Постоялый двор располагался, как водится, на перекрестке дорог. Судя по тому, что тот оказался в середине города, я решил, что здесь сперва был постоялый двор, а потом оброс со всех сторон городом. Асмер и Рудольф отвели волов на задний двор, я помогал им распрячь, ибо хоть я и герой, но простолюдин, а в мире, где есть навоз, не рыцарям же да принцессам убирать?

Когда, закончив с делами, вошли в таверну, Ланзерот, Бернард и принцесса уже трудились за богато накрытым столом. Бернард широким взмахом пригласил нас сесть напротив, места есть, Рудольф благочестиво пробормотал молитву, я тоже склонил голову и сделал вид, что произношу про себя. Потом с четверть часа за столом слышны были только стук ножей, хруст молодых костей под крепкими зубами и довольное чавканье.

Из-за спины появлялись руки с кувшинами, глиняными чашками, а для принцессы, угадав ее высокое положение, принесли даже медный кубок. Я, как и все, жевал, глотал, отхлебывал, живительное тепло распространялось по телу, усталость сперва нахлынула с такой силой, что я решил тут же свалиться и заснуть, но потом мышцы стали оживать, спина ощутила потребность выпрямиться. От изнеможения не осталось даже тени, а вино со специями горячило кровь и освежало надежнее, чем чашка крепчайшего кофе.

Пока насыщались, в помещении потемнело. Но как-то чересчур быстро. На лица посетителей упал красноватый отсвет. Над головой прокатился едва слышный грохот. Я сперва взглянул на потолок, потом на окно.

Разом наступила ночь. Остальные посетители быстренько заканчивали пировать, устремлялись к двери. Кто-то, убегая от настигающей грозы, с такой силой распахнул дверь, что она с грохотом ударилась о стену. К нашему столу докатилась струя холодного воздуха, странная в таком перегретом вечере, ударила по ногам.