(Селиванов с трудом дотащил героев до ужина. Пришла пора укладывать их в кровать, но как? Как?! Подумал, не сломать ли героине ногу? Или подвернуть хотя бы.)

Открыли бутылку, заговорили о любви. О чём же ещё под шампанское. Производители точно что-то доливают, гормональное. Сосед рассказал пару сюжетов. Не своих, из жизни знакомых офицеров полиции. Анна ответила историями подруг. Оба сказали «со мной бы такого точно никогда не произошло». Сошлись также на том, что между ней и ним ничего быть не может. Даже смешно. Они совершенно разные. Он – простой, от сохи. Забор починить, помидоры подвязать – вот и все интересы. Она хотела бы сейчас поговорить о Модильяни, зачем он рисовал такие глаза и шеи? Но не с кем. Так и сидели, далёкие и близкие. При этом сосед не хотел уходить. Анна не готова была его выпроводить. И всё-таки нужно было прощаться. Он сказал:

– Я пойду. Ещё дела остались.

– Ночью?

– Ну да. Сон, например. Я хотел бы сегодня лечь спать.

– Согласна. Мне самой ещё пару писем написать.

Во дворе темно. Том пообещал наладить освещение. Завтра же. Он влезет на столб. И там, если не убьётся, зажжёт для соседки звезду. У калитки попрощались. Не успел пройти десятка шагов, услышал вскрик. Так кричат от резкой боли. Бросился назад, нашёл Анну сидящей на земле. Подвывает, за ногу держится. Какой-то хороший человек, говорит, молоток на дорожке бросил. Копытце подвернула.

– Не копытце, а ноженьку, – поправил Том. Он легко подхватил взрослую девушку и внёс в дом. Осмотр принёс, в основном, эстетическое удовлетворение. Том сказал, нога очень красивая. Хоть и с растяжением. Такое лечится водкой. Алкогольные компрессы лечат всё. При должных порциях даже чума и аппендицит отступают. Он мгновенно сбегал за бутылкой, бережно замотал щиколотку. Велел Анне выпить рюмку для анестезии. Сам тоже принял, чтобы разделить боль на двоих. Действовало не сразу. Пришлось повторить. Потом ещё. Том предложил подуть на рану, в детстве помогало. Оказалось, метод работает и у взрослых. Снова говорили о любви, теперь уже честнее. Он сидел в ногах, обновлял компресс. Сказал, как только Анна уснёт, он встанет и тихо выйдет. А ей всё не спалось. От водки комната кружилась. Язык заплетался.

– Дай руку, не то я упаду, – сказала женщина.

– Вот глупая. Ты уже лежишь.

– Всё равно дай руку.

Теперь стали вдруг кружиться его рука, и весь сосед, а потом и вся жизнь завертелась. После Анна пересказывала происшествие как историю из жизни подруг. С точки зрения анестезии, кстати, всё было безупречно.

– Ну, можешь же! А упирался! – похвалила Тамара Ивановна. – Теперь перейдём к вопросу сыра. Ты знаешь, что такое термофильная закваска?

Праздник середины лета устраивают на берегу. Жгут костры, поют песни и едят, едят, едят. Том и Анна получили несколько приглашений. Анна побежала по гостям, а у Тома случился приступ нелюдимости. Но к полуночи и он пришёл к морю. До самого горизонта горели костры. Тома тянули за руки, звали к себе, дарили кулинарные шедевры. Он пел, танцевал, целовался в губы с юными селянками. Жизнь у него не получилась, но и не закончилась ещё.

Довольно быстро из эйфории от прощания со свободой Том рухнул в депрессию от отсутствия перспектив. Анна сказала, – ничего. Она прочитала одну книжку. Там указаны типичные ошибки. Мы попробуем ещё раз. Сама закупила молока. Приволокла Тома в сыроварню, вручила мешалку, похожую на весло, заставила мешать. Понемногу Том не то чтобы ожил, но впал в транс, похожий на жизнь. Он вылил молоко в медный чан. Он любовался бегущим молоком, наслаждался его запахом и тихим звоном струй. У чана двойные стенки, для водяной бани. Молоко в таком никогда не перегреется. И вся посуда, и сарай, воздух и поля, где пасутся коровы, даже мешалка, похожая на весло, вдруг показалось прекрасным. Том стал готовить закваску. Достал из холодильника бутыль с вонючей жидкостью. Этот холодильник подключен к отдельному генератору. Даже если в мире пропадёт электричество, закваска сохранится, воссияет и даст начало новым поколениям бродильных бактерий.

Том перемешивал молоко сложным движением боевого монаха. Он проверял температуру специальным градусником. В нужный момент добавлял закваску. Это волнительно и символично. Нужно размешать, но нельзя взболтать. Через несколько часов молоко свернётся. Том подождёт этого момента, глядя из шезлонга на вечернее солнце. А ночью сделает всё остальное.

– Судя по запаху, ты готовишь крысиный яд!

Том вздрогнул. В дверях стоял Оярс Вимба. Старик понюхал воздух, сморщился. По-хозяйски подошёл к чану, макнул палец, облизнул, сплюнул.

– Ещё можно исправить. У тебя котёл холодный. Нагревай.

– Но в рецептуре сказано…

– Отойди!

Оярс не испугался электронного блока, сделанного карпатскими вампирами. Влез в программу, изменил настройки.

– Дальше. Сыворотка у тебя не кислая. Так ничего не свернётся. Где тут…

Сейчас Оярс совсем не выглядел дедом. Просто коричневый мужик, высушенный на морском ветре. Человек-хамон. Он залез в холодильник, вытащил склянки и порошки, осмотрел сигнатуры, намешал в большой кастрюле, добавил из своего мешка одну таблетку и два порошка, попробовал на язык, поставил греться на плиту. Философский камень делается проще, чем сыр. Примерно так же Бог создавал когда-то первую белковую молекулу.

– Слушай сюда, повторять не буду. Белок осаждается при семидесяти пяти градусах. Кислотность сыворотки – семьдесят два. В чём измеряется титруемая кислотность? Не знаешь? Идиот! В градусах Соксклета-Хенкеля. Повтори.

– Я идиот.

– После осаждения белка двенадцать градусов.

– Оярс! Ты же колдун! У тебя должны быть старинные методы. Заговоры какие-нибудь. Заклинания. Травы.

– Травы тоже будут. Слушай дальше. Ты льёшь холодную сыворотку. Так нельзя. Нагрей до сорока градусов. Знаешь, как рукой определить сорок градусов?

– Нет. Опять идиот?

– Всё ещё да, но диагноз не окончательный. Температура сырной массы после осаждения должна быть 65 градусов. Я выставил график снижения температуры. Если ошибемся, казеин отщепится от кальция, и сыр не будет плавиться. Станет гореть и крошиться.

– О да. Такое было.

– Что-нибудь запомнил?

– Не-а.

– Хорошо. Дальше. Я добавил в сыворотку термофильную молочнокислую палочку. Но это секрет.

– Она тоже из старинного рецепта?

– Да. Тогда она называлась тёртым глазом василиска. А осадок смеси казеина и альбумина назывался «цигер святой Жанны».

– А где на женщине цигер?

– Молодой ещё, знать такое.

– Оярс, спасибо тебе.

Старик мотнул головой.

– Чепуха. Я подумал, ты мне всё-таки жизнь спас. А до этого ещё её показал.