каково, оказывается. Очень мешает. И нервозность, и ладошки вспотевшие, и улыбка дурацкая, и отсутствие мыслей в голове.

Просто жуть!

— Привет, — говорит Назар, зайдя в прихожую.

И голос его низкий и бархатный, словно нектар, разливается, ласкает мой слух. И улыбка на моих губах становится ещё шире. В руках Назар держит букет цветов. Такой милый. Ромашки, хризантемы, физалис.

И сам он очень милый. В белой футболке поло, подчёркивающей рельефные плечи и открывая загорелые руки. На запястье Лонжин, часы из последней спортивной коллекции. В узких бежевых брюках, с широким ремнём, в тон, и белых кедах. На лице щетина, и всё ещё немного припухшая скула, на носу любимые авиаторы. На голове модно уложенные волосы.

Мы по ходу на вечер в Канны прогуляться собрались, такой он неотразимо стильный.

— Привет, — отвечаю, немного отвиснув от вида божества, — цветы мне?

— Прости, — улыбается Назар, и снимает очки.

Ох, эти глаза, прожигающие моё сердце!

— Это для Ольги Владимировны.

— О, а они с папой на даче, — отзываюсь я, — могу передать позже.

По лицу Назара пробегает тень, глаза в момент темнее становиться, и я сглатываю.

— Тогда давай, Птичка, забирай скорее букет, и выпроваживай меня, если хочешь, чтобы мы куда-нибудь сходили, потому что вот с твоей стороны, было неосторожно делиться такой стратегически важной информацией! — Назар подошел ближе и вручил букет, и по этому низкому баритону я поняла, что не шутит.

Воззрилась снизу верх, кивнула безмолвно, и отступила, выходя из зоны действия взгляда тёмного, обволакивающего.

Метнулась на кухню, поставила цветы в воду, вернулась.

— Готова, Птичка? — Назар стоял уже у дверей, пропустил меня вперёд.

Я, схватив ключи, вышла, и он захлопнул дверь. Лифт так и остался на этаже, и поэтому тут же распахнул свои двери.

— Я не знаю, куда мы пойдём, надеюсь, я уместно оделась, — говорю, потому что надо что-то говорить, потому что свихнусь эти пять этажей, так тесно с ним, только взглядами обмениваться.

— Ты прекрасно выглядишь, Вика, — низкий голос, заметно снова хрипнул, и Назар стоявший до этого у самых дверей, сделал маленький шажок, и сразу же преодолел всё расстояние между нами, — даже если бы мы пошли на пятичасовой чай к английской королеве, лучше бы никого не было.

Я прямо физически чувствовала, каких усилий ему стоит сдерживаться. Потому что, судя по эти потемневшим глазам, не о каком свидании он не думает. Склонился, совсем рядом губы. Ну как тут устоять, и я потянулась, а он вдруг придержал меня, обхватив ладонью за подбородок, и медленно эта ладонь, на горло нежное переползла.

— Нет во мне выдержки больше Вик, — низко и утробно проговорил он, — если не остановишься сейчас, здесь и останемся.

И эта его откровенность, и взгляд тягучий, и дыхание горячее, и рука, сжимающая моё трепещущее горло, всё вместе, всколыхнули во мне все, что я так старательно упаковывала, успокаивала со вчерашнего вечера.

И плевать мне уже на всё. На свидание, на платье красивое, на причёску, не могу противостоять зову плоти. Вот только увидела его, аромат вдохнула, от глаз жгучих расплавилась, и тут же пропала. И всё это Назар прекрасно читает в моём взгляде, и медлит.

Почему он медлит?

— Молодёжь, вы выходите? — скрипучий женский голос, раздается за спиной Назара, и отрезвляет.

А мы-то, оказывается, приехали уже.

Выдыхаем, и Назар отпускает меня.

Под недовольным взглядом бабы Дуси, мы выходим из лифта. Она ворчит про нравственность, и уезжает наверх. А мы смотрим, друг на друга и прыскаем со смеху. И становится немного легче, спокойнее. Напряжение, повисшее между нами, постепенно сходит на нет.

— Похоже, я испортил твою репутацию, Птичка, — сетует Назар, придерживая для меня дверь подъезда, когда мы выходим на улицу.

— Да, — вздыхаю я, — баба Дуся, знаменитая поборница нравственности в нашем доме. Мне несдобровать!

На улице прекрасный летний вечер. Воздух наполнен, ароматами нагретой земли и душистой зелени. Небо глубокого синего оттенка, солнце путается в ветвях высоких клёнов. И гуляет шаловливый ветерок, слегка раздувая мою лёгкую юбку. Во дворе носится ребятня, всех возрастов, стоит гвалт голосов. На лавочках приютились старушки, те, что из поборниц нравственности. По дорожкам с колясками гуляют молодые мамочки. У подъезда стоит большой чёрный внедорожник. Назар открывает дверь, достает с сидения, букет тюльпанов, протягивает.

— А вот это тебе, — улыбается и надевает очки, жестом приглашая в салон.

— Спасибо, — я польщена, и на эмоциях прижимаюсь и чмокаю в колючую щеку.

Он тут же прихватывает меня за талию, и стискивает, губами по скуле проходится. Сердце моё в момент разгоняется, но второй рукой Назар сжимает моё предплечье, и я тихо охаю и морщусь.

— Что? — пугается Назар и тут же отпускает. — Сильно сжал?

— Нет, — спешу его успокоить, — просто сегодня на силовых с Гариком, потянула, переусердствовала с упражнениями.

Назар мрачнеет совсем. И я пугаюсь такой перемены.

— А он точно, профессионал, — ворчит он, помогая мне залезть в машину, и садится следом, — раз допускает, чтобы его подопечные травмировались?

— Да я сама виновата, задумалась, — оправдываюсь я, — и Гарик профи, знаешь, сколько у него наград, он в конкурсах постоянно участвует… я с ним уже четыре года… — мой голос начинает стихать, под пристальным взглядом Назара, который снял очки, и бровь свою густую приподнял.

— В общем, он не виноват, — добавляю в конце, и замечаю, что за нами безмолвно с водительского места наблюдают.

— Ой, простите, здравствуйте, — киваю я мужчине.

Назар тяжело вздыхает, и взгляд, наконец, отводит.

— Познакомься, Вика это Денис, сегодня он наш водитель…

— А мы знакомы, — улыбаюсь я Денису, — вы работаете у Фёдора Михайловича, мы пару раз пересекались в отеле.

— Да, я помню, здравствуйте Виктория, — кивает Денис.

Назар опять многозначительно замолчал, и я затравленно глянула на него. Он недовольно поджал губы.

Боже, это воздержание на него так действует? Или у него сегодня просто настроение плохое?

Денис тем временем заводит мотор и выезжает со двора.

Я в попытке