— Знаешь, я тут подумал, — вдруг сказал он. — Медали, конечно, я тебе не отдам, а вот «Ворошиловского стрелка» забирай! Э-эх! — Бареев протянул мне очень похожий на орден витиеватый знак с фигуркой красноармейца, стреляющего из винтовки.

Влетев в комнату, осиянный, я узнал, что в мое отсутствие прибегала скандальная жена Комкова, требовала назад полевую сумку, но отец, в тот день трезвый, а значит, злой как черт, сказал ей что-то такое, отчего она исчезла.

…Через две недели я нес венок к могиле летчика Лукьянова на кладбище возле Волховской ГЭС. Бойцы палили в воздух из карабинов с примкнутыми штыками. Мать героя плакала и поправляла черную ленту. А через пару дней я уже ел изумительный ленинградский пломбир наблюдая «Невы державное теченье».

Много-много лет спустя, вспомнив тот бареевский знак отличия за меткость, щедро подаренный школьному музею, я вставил упоминание о нем в сценарий, называвшийся сначала «Женщина по средам», как и одноименная повесть Виктора Пронина, превращенный талантом Станислава Говорухина в знаменитый фильм «Ворошиловский стрелок».

…………………..

Люди тогда очень много работали. С восьми утра до пяти вечера на улицах можно было встретить только стариков, инвалидов, «декретных» женщин — с животами или колясками — и детей школьного возраста, порой вместо уроков направлявшихся смотреть кино. Вагоны метро в эти часы ходили полупустые, свободно было и в наземном транспорте. Зато вечером на неярко освещенных улицах появлялась толпа однотонно и безыскусно одетых трудящихся — рабочих и служащих, торопившихся домой либо в магазин, за простой и общедоступной едой: хлебом, молоком, колбасой.

На пятидневку страна перешла только в 1967-м, до этого была шестидневная рабочая неделя, то есть у родителей и детей был всего один день на домашние дела и развлечения: ритм жизни был жестким, как и сама жизнь.

Интеллигенции в общежитии почти не водилось, хотя людей, предававшихся культурному досугу, было достаточно. Например, еще одна соседка Поляковых, Серафима Калинова, работавшая в заводоуправлении, запойно читала книги, и не какие-нибудь романы, а, например, серию «Жизнь замечательных людей», тома которой в сереньком переплете Юра впервые увидел именно у нее. Став постарше, он любил заходить к соседке, чтобы обсудить прочитанные книги. Родители знали: если пальто на вешалке, а сына в комнате нет, значит, он или на чердаке играет с Мишкой Петраковым в «тимуровцев», или обсуждает с тетей Симой проглоченный накануне роман Беляева…

В единственный выходной семейные вылазки в музей или театр случались редко. Женщины обстирывали домочадцев, на всю неделю готовили еду, а мужики возились с каким-нибудь мелким домашним ремонтом или под окнами лихо забивали «козла». И все же культурная жизнь имелась и в общежитии — благодаря так называемому сектору соцкультбыта профсоюзной организации. Летом чуть ли не в каждый выходной организовывались так называемые массовки: за счет завода трудящихся возили на автобусах по музеям и усадьбам Подмосковья, а осенью — в лес по грибы.

«Возвращаясь, скажем, из музея Чайковского в Клину, — вспоминает Юрий Поляков, — мы останавливались на опушке, расстилали одеяла, скатерти, раскладывали снедь, откупоривали бутылки… Потом пели:

Или:

Директор Маргаринового завода в массовках, как правило, не участвовал: ссылался на больной позвоночник. Впрочем, поговаривали, что, имея привычку приударять на службе за сотрудницами, он побаивался, как бы мужья на выезде, выпив, не поквитались с ним за домогательства. Зато прочее заводское начальство ездило с удовольствием и в обязательном порядке. И это естественно: советское общество было тогда довольно однородным, резкое расслоение началось позже.

Надо признать: Советская власть радела о просвещении народа. Куда только не увлекали массовки заводчан! Недавно меня пригласили в Переславль-Залесский, где я ни разу, кажется, не был. Но когда я поднялся к ботику Петра и тайком от смотрительницы коснулся его окаменевших деревянных боков, вдруг понял: я уже был здесь, давно, в детстве, и даже вспомнил, как меня отругали за то, что трогал реликвию рукой».

Отец Юры Михаил Тимофеевич был кудрявый красавец, в молодости походил на актера Всеволода Ларионова, исполнявшего главную роль в фильме Леонида Лукова «Пятнадцатилетний капитан» (1945). Но учиться он не хотел — обычного для советского человека социального честолюбия у него не наблюдалось. Немного увлекался фотографией, щелкал «ФЭДом», время от времени сам печатал снимки, растворяя в специальных баночках проявитель и закрепитель и высушивая фотографии, раскатав валиком на зеркале шкафа или оконном стекле. Но главным его занятием, как говорила с досадой мама, было лежать на диване. Она ничего не могла поделать с тем, что муж, придя с работы, тут же принимал горизонтальное положение — и больше ему как будто ничего и не надо. Не был отец и страстным болельщиком, игроком или «юбочником», даже выпивал без фанатизма, хотя и часто, — так что специфических мужских разговоров они с сыном никогда не вели. Впрочем, и о том, как дела в школе, отец не спрашивал, хотя и гордился его успехами. Возможно, понимал, что ему не о чем беспокоиться: отпрыск с самого детства был самостоятельным и ответственным человеком. Позднее, когда в семье завелся телевизор, в лежании отца на диване появился некий смысл: футбол и хоккей показывали часто.

Лидия Ильинична с трудом заставила мужа поступить в электротехнический техникум, писала за него конспекты, добилась того, чтобы он доучился и получил диплом. Когда Михаил Тимофеевич техникум окончил, его поначалу повысили, но более ответственная работа у него с ходу не заладилась, и отец махнул на все рукой, на всю жизнь оставшись сменным электриком.

«Я так понимаю, что любовь у родителей сохранилась. Они вместе прожили всю жизнь, до самой смерти отца, — рассуждает Юрий Поляков. — Правда, отношения были достаточно сложные. Судя по периодическим бурным объяснениям и собиранию вещей, брак временами оказывался на грани распада. Видимо, имелись со стороны отца какие-то внесемейные отношения, иногда, правда, всплывал и какой-то «воронежский след», намеки на который страшно задевали мать. Однако отношения мужа и жены — это клубок взаимных обид и прощений, и другим его лучше не разматывать. Все же главной причиной домашних ссор было то, что отец выпивал. Правда, делал это тихо, запойным и буйным, как дед, не был и каждое утро непременно поднимался и шел на работу.

Однажды — он уже был на пенсии, а я работал в редакции — мы крепко выпили, и я заночевал у них на «Бабушкинской». Утром отец будит чуть свет: «Вставай, работу проспишь!» — «А я, наверное, сегодня не пойду… Голова раскалывается…» — «Как это не пойдешь?! — опешил он. — С ума сошел! Вставай сейчас же!» Да, суровые наказания за опоздание и прогулы Сталин вводил, но не для таких, как он, а для таких, как я…»