Как только сцену разобрали, Опал с Микелем и Смиттом, радостно улыбаясь, подошли к Китрин — поделиться новостями. Да, они актеры, и в караване только изображали стражников. Кэри даже произнесла начальный монолог пьесы, которую они сочинили по следам приключений. А Китрин шепотом, чтобы никто не подслушал, рассказала о том, что живет в двух комнатушках с Маркусом и Ярдемом, — и Опал тут же пустилась сыпать непристойными шутками так, что Смитт смущенно зарделся, а остальные вконец изнемогли от хохота.

Сандр, грозно насупившись, не отходил от фургона и старательно делал вид, что не смотрит в их сторону. Китрин, улизнув от развеселой компании, подошла к нему сама — вдруг он обиделся, что она смеется с другими и не обращает на него внимания.

— Надо же, как вышло, — улыбнулась она. — И ты молчал!

— Да, — буркнул Сандр, глядя в сторону.

— Я и не знала. А ты отлично играешь!

— Спасибо.

Послышался голос мастера Кита, и Сандр налег на веревку — сцена поднялась на ребро, встав вплотную к борту фургона. Отвязывая веревку, Сандр мельком взглянул на Китрин и сразу отвел глаза.

— Дел много, надо закончить. Я пойду.

Китрин отступила на шаг, вся радость испарилась.

— Извини, — выдохнула она. — Я не хотела…

— Ничего, — пробормотал Сандр. — Я… мне надо…

Он мотнул головой и, нырнув под перекладину, которую тащил Смитт, зашагал прочь.

Китрин обернулась к площади. Молочно-белое небо уже не казалось таким приветливым, и Китрин толком не знала, что делать: то ли вернуться к актерам, то ли уйти. Кто она здесь — желанный гость или помеха? Ей вдруг стало нестерпимо стыдно за потрепанную одежду и грязные волосы.

— Дело не в тебе, — произнес сзади женский голос: Кэри обошла ее сзади и теперь стояла рядом. Та самая Кэри, которая выпытывала у Ярдема про подходящее для женщины оружие. Кэри, которая закидывала лук на плечо так, будто прошла десяток войн. Кэри, которую Китрин совсем не знала.

— Какое дело?

— Сандр. — Кэри кивнула куда-то в дальний конец площади. — Он теперь на главных ролях, а стоит актеру попасть в главные — он на первые годы становится порядочной свиньей.

Там, куда мотнула головой Кэри, стоял с лучезарной улыбкой Сандр, окруженный тремя девушками в простой одежде. Одна из них тронула его за руку — пальцы мелькнули как крылья бабочки, что боится присесть на цветок. Сандр, улыбнувшись девушке, скользнул взглядом по ее груди.

— Я и говорю — дело не в тебе, — повторила Кэри.

— Мне все равно, — выдавила Китрин. — Он мне не нужен. Просто я не знала… То есть я думала…

— Мы все так думаем в первые несколько раз. Я тебе сочувствую. И ради тебя всыплю песка ему в пиво.

Китрин заставила себя рассмеяться сквозь знакомый комок в груди — она даже не заметила, когда он появился.

— Незачем. Его не изменишь, таков он по природе.

— Мудрые слова, сестра моя. Хочешь, пойдем с нами? На закате играем еще одну пьесу, на этот раз у дворца наместника.

— Нет, — выпалила Китрин и, чтобы сгладить резкость, добавила: — Нет, мне нужно в баню, а после скорее домой, пока капитан не встревожился.

— Ну, тогда удачи тебе. Тревога — часть его натуры. Тревога или как минимум настороженность: родился таким… Рада была тебя повидать.

Китрин, кивнув, зашагала вверх по широкой лестнице. Из банных дверей валил пар, слышались голоса — кто-то спорил, кто-то пел. Челюсть болела от усилий, Китрин заставила себя разжать зубы. И вдруг повернула прочь. Мелькнуло смутное желание добежать до фургона, посмотреть — с кем разговаривает Сандр, не глянет ли в ее сторону. Может, если…

От песка, поднятого холодным ветром, увлажнились глаза, пришлось смахнуть слезы. По дороге домой Китрин зашла в таверну и выпила кружку такого же крепленого вина, какое Сандр принес тогда к пруду, только нынешнее не шло с тем ни в какое сравнение.

— Что случилось? — бросил капитан Вестер, когда она вошла. — Тебя долго не было.

— Ничего, — ответила она. — Все хорошо.

Кавинполь казался Доусону Каллиаму уродливым. Город торчал враскорячку над рекой Удер, уперев ноги в берега, заставленные серо-красными домами. Питались здесь луком и рыбой, выловленной в водах, куда выходили сточные канавы. Из-за морозов, многократно сменявшихся оттепелью, на мостовых тут и там зияли лужи полумерзлой грязи, в которых оскальзывались кони. И в центре этого великолепия, отделенное от города высокой стеной, красовалось хваленое поместье лорда Тернигана, больше похожее на заурядный сад с лужайками. В любой другой год Доусон, без сомнения, предпочел бы остаться дома с Кларой и любым из приехавших на зиму сыновей, чем тащиться в Кавинполь ради королевской охоты.

Нынешней зимой, правда, охота была иная. Прирученные олени и выращенные в курятнике перепела нисколько Доусона не привлекали, зато частных бесед с королем здесь добиться куда проще, особенно если сам король их желает.

— Проклятие, Каллиам. Я пытаюсь сохранить мир, а ты убиваешь людей на улицах?

Потолок королевской приемной, выгнутый сводом и изрядно закопченный, терялся высоко в тени, огромные окна из стекла и железа хвастливо глядели на город. Вычурно-безвкусная архитектура была призвана олицетворять славу и силу — под девизом «Или величие, или комфорт, но одно из двух».

Доусон взглянул на друга детства. Нынешняя зима заложила горькие складки в углах монарших губ и убелила виски первым инеем — а может, Доусон просто не позволял себе раньше замечать, как стареет и слабеет король. Усыпанные каменьями одежды Симеона — и даже сам венец — казались более легковесными, чем осенью, словно власть и величие стали пустой формой, как сухой кувшин без воды.

Доусон знал, что и Симеон, и этикет сейчас требовали лишь одного ответа: «Простите, сир».

— Каждый раз, когда в Кемниполе забивают свинью, проливается кровь куда более благородная, — ответил Доусон. — То были головорезы Иссандриана.

— Есть свидетельства?

— Доказать, конечно, не могу, но мы оба знаем правду. Если не Иссандриан, то Маас, разница невелика. Будь они обычными уличными громилами, тебе не пришло бы в голову меня отчитывать.

Повисло молчание. Симеон поднялся, подошвы сапог шаркнули по каменному полу. Дрогнули гобелены — королевские охранники несли молчаливую стражу. Доусон предпочел бы остаться с королем наедине: стражники, конечно, всего лишь слуги, но они ведь люди…

— Ваше величество, — официально произнес он, — по-моему, вы недооцениваете верность ваших подданных, в том числе мою собственную. Я всю зиму провел в частных беседах с высокородными вельможами Антеи. Сторонников у вас гораздо больше, чем у Иссандриана с его сворой.

— Иссандриан и его свора — тоже мои подданные, — проронил Симеон. — Я мог бы возразить, что сеять смятение — значит действовать против меня.