и крошечная воспитанница на попечении. Зашвырнули в третий мир, но и там опять ничего, кроме работы-работы-работы. И даже демоны — вдуматься только, демоны! — не хотят от меня ничего, кроме работы.

Машка, что с тобой не так? Одну жизнь спустила, больше трех десятков лет прожила, а ничего путного в отношениях не достигла. Новое тело, более красивое, причем, молодость снова, а все одно — ничего не происходит.

Я кипела как чайник, и именно в этот недобрый час кого-то принесло. И этот кто-то на свою голову постучал в дверь.

Рывком распахнула я ее и увидела бессовестного, возмутительного, неправильного ректора. Этот… нехороший мужчина, который дал мне намек, что испытывает ко мне симпатию, поцеловал, вручил для защиты родовой перстень, а потом… ну вот это вот все, стоял и…

Кажется, он хотел что-то сказать. Но у меня вдруг не выдержали нервы. Наверное, надо было дать пощечину. Но я так себя накрутила, так психанула, так нуждалась в том, чтобы врезать кому-то… И поэтому коротко, без сильного замаха, но от всей щедроты души врезала ему кулаком в солнечное сплетение.

В боксе этот удар называется джолт. Мне до боксера, как до местного спутника планеты пешком. Но я старалась. Перестаралась.

Себе же руку и отбила и, кажется, что-то сломала, потому что в кисти что-то хрупнуло, а я тихонько взвыла от боли, прижала к себе ушибленную кисть и… расплакалась. Ну обидно же! И больно! И вообще!

И плевать, что это мой начальник. И архимаг какой-то там могучий. Я девочка, я хочу на ручки. И у меня лапки, а из-за него у меня теперь одна из этих лапок пострадала.

В общем, отвернулась я от опешившего, судя по округлившимся глазам, но даже не дрогнувшего от моего удара мужчины — вот ведь сволочь твердопузая! — и, всхлипывая и поскуливая, пошла к дивану. Села и… все.

— Мари, ну что вы? — присел он рядом, обнял меня и принялся гладить по спине. — Ну зачем вы так? Очень больно? Давайте я посмотрю? Или хотите, пригласим целителя?

А я плакала, шмыгала носом и жалела себя.

— Маша, ну пожалуйста… Я совершенно не умею утешать плачущих девушек.

У-у-у… Оно и видно, и толку от него вообще никакого.

— Ну что мне сделать?

Что-что… Извиняйся давай, чурбан бессердечный. И моли всех своих шестерых богов, чтобы я мстить не начала. Я ж та еще гадость вредная, и сама не рада, а по-другому не умею.

— Маша, у вас все нормально было? Вас не обижали? То есть я знаю, что все в порядке, перстень передавал, что ваши жизненные показатели в норме… Простите меня, я не успел остановить этого пришлого магистра-демона. Шустрый гад… Сегодня вы не должны были отправляться так надолго, предполагалось только первое знакомство и подписание документов. Вы ведь все подписали?

Хм. Я даже хлюпать носом перестала. А подписала ли я документы? Вообще уже ум за разум с этими демонами. Так, а что там про показатели и перстень?

Я отстранилась, шмыгнула носом и хотела взглянуть на родовое кольцо Гресса. Но задела правую руку и снова задохнулась от боли. Черт! Все же что-то сломала. Жалость к себе и негодование переплелись так тесно, что я сама не могла понять, чего испытываю больше. А потому приподняла пострадавшую конечность, продемонстрировала ее и с максимальной укоризной обвиняюще заявила:

— Вот!!!

У Артура дрогнули уголки губ. Он скастовал заклинание, наложил его на мою руку, и боль тут же стихла, а руку я вообще перестала чувствовать. Но вместо того, чтобы подняться и отвести меня к целителям или же вызвать их сюда, он вдруг сгреб меня в охапку и поцеловал.

Я на мгновение опешила. Мелькнула мысль, что я зареванная, красная, сопливая, с мокрыми щеками и глазами, а губы наверняка соленые от слез. И что нас могут увидеть, ведь мы обычно оставляем дверь в комнату открытой… А сейчас не помню.

Но мысли быстро испарились, а вот твердые мужские губы остались. И щетина, которая за день отросла. И запах одеколона и дыма. Наверное, он опять курил серебрянку лапчатую, смешав ее с табаком. И значит, у него опять были сильные головные боли, а он молчал.

Мысли-то улетучились, а поцелуй все длился, и длился, и длился. И был он глубоким, взрослым, волнующим… И очень хотелось продолжения.

Когда Артур отстранился, почему-то оказалось, что я полулежу на диванчике, а моя рубашка расстегнута до пояса, и глазам открывается кружевное белье. Господи, какое счастье, что я наконец-то смогла подкопить денег и купить первоклассное дорогое красивое белье. А то случился бы конфуз.

Сейчас же мне было страшно неловко, что я так забылась. Но то, что открывалось мужскому взгляду, я сама считала роскошным. Внешность и тело у Мариэллы Монкар великолепные, а под моим неусыпным присмотром и уходом — так просто сногсшибательные. И это без ложной скромности. Говорю как есть. Мария Александровна Каменева очень симпатичная девушка, у которой никогда не было проблем ни с внешностью, ни с вниманием противоположного пола. Но до того, на что с осоловевшим и чумным видом таращился Артур, ей далеко.

Мы отдышались, месье ректор смог наконец отлипнуть взглядом от моей груди и посмотреть в глаза. Моргнул, оценив ситуацию. Но, надо отдать ему должное, извиняться и не подумал. Наоборот, предвкушающе улыбнулся, склонился и поцеловал меня в шею. И лишь после этого помог сесть.

Сам, лично, застегнул мне пуговички рубашки. Расправил складочки, заодно огладив все. Я молчала, с интересом ожидая продолжения. К тому же мне все очень нравится. И тут я вспомнила снова про дверь, быстро повернула голову и с облегчением выдохнула. Дверь была закрыта, и даже внутренняя защелка задвинута.

Артур проследил за моим взглядом. Улыбнулся широко и открыто. Зажал мою голову руками и снова поцеловал. Но в этот раз мы разум не теряли. И хотя второй поцелуй был короче, но не менее головокружительный и страстный.

— Мари… — прошептал он, когда мы снова чуток отдышались. — После такого вы просто обязаны меня на себе женить.

— Зачем это? — хрипло спросила я и откашлялась.

— Потому что я не могу подавать плохой пример студентам и становиться любовником своей подчиненной. А не думать о том, как сильно хочу ее заполучить, я тоже не могу. И это очень мешает работать мне уже несколько месяцев.

— Но ведь мы не можем…

— Маша, еще пара минут, и мы с вами стали бы близки. И уверяю вас, я желаю этого. Очень.

Я кашлянула. Потому что