Но умный прибор уверял, что интересующее Бабкина находится вземле, прямо под ним.

– Черт с тобой, попробуем, – проворчал Сергей вслух,ударяя лопатой в мягкую податливую почву.

Десять минут спустя он отбросил лопату и отступил нанесколько шагов назад. Больше ему здесь делать было нечего – наступила очередькриминалистов.

Из светло-желтой рыхлой земли, беспорядочно простроченнойторчащими в разные стороны корешками, виднелась истлевшая рука, прикрывавшаято, на что и среагировал металлоискатель, – широкую пряжку пояса. Круглую,рельефную, больше подходящую для женского ремня, чем для мужского.

Когда Сергей вышел на берег, собираясь переправлятьсявплавь, на песке лежала его перевернутая лодка.

Татьяна услышала смех Матвея – громкий, заливистый. Мальчикпытался что-то кричать, хохоча, но невозможно было разобрать ни слова.Изумленная, она выскочила из дома и замерла на крыльце: Леша сидел возле сараяи вертел в руках какую-то деревянную фигурку (птичку – рассмотрела она), аМатвея – ее большого, тяжелого Матвея – подкидывал и ловил Данила Прохоров.Лицо у него покраснело, по лбу струился пот, но он не прекращал забаву.

– Данил, выше! – пискнул мальчик, и Таня не выдержала:

– Хватит!

Они вздрогнули от ее крика, все трое, и обернулись к ней.Леша что-то загудел, показывая птичку, и засмеялся. Затем сунул ее в рот, дунул– и раздался протяжный свист, вызвавший у него бурную радость.

– Дани-и-ила! – выговорил брат, тыча пальцем внеподвижно стоявшего Прохорова. – Дани-и-ила!

И довольно забил ладонью по земле.

– Зайди в дом, – приказала Прохорову Татьяна и ушла, неглядя на разочарованное лицо сына.

– Дядь Данил, ты еще придешь? – спросил Матвей, цепляягостя за рукав.

– Само собой. С мамой вот только поговорю – и приду.

Когда Прохоров вошел в комнату, Татьяна стояла, глядя вокно. Он сделал шаг, она обернулась, и Данила отшатнулся – такой яростью горелиее глаза.

– Зачем?! – негромко спросила Таня, едвасдерживаясь. – Зачем ты это делаешь?

– Делаю – что?

– Зачем ты приручаешь их? Зачем это все? Подарки, игры? Чтотебе нужно от нас?!

Она говорила по-прежнему тихо, но голос ее звенел отнапряжения, и вся она, вцепившаяся побелевшими пальцами в край стола, казаласьнатянутой до предела, как струна.

Лицо Данилы осталось бесстрастным. Он пожал плечами,насмешливо глядя на нее сверху вниз:

– От тебя мне ничего не нужно.

– Тогда не ходи к нам больше!

– А я не к тебе хожу. Я к ним пришел.

– Не смей! Я тебе запрещаю!

Прохоров рассмеялся, запрокинув голову, и белоснежные зубыего блеснули в сумраке комнаты:

– Запрещаешь? Нет, Танюша, ты мне ничего запретить неможешь. Можешь только попросить, девочка. А я, возможно, исполню твою просьбу.

Голос его звучал издевательски, но Татьяна чуть остыла,нахмурилась, не сводя с него темных запавших глаз.

– Попроси, – снова предложил он. – Попробуй! Сомной ведь можно и по-человечески разговаривать. А ты, как меня заметишь, всекричишь: «Ненавижу! Пошел вон!» Может, хватит уже, а? Сама себя заводишь, потомостановиться не можешь.

Девушка качнула головой, будто сомневаясь, и выдавила сявным трудом:

– Не приручай к себе Матвея и Алешу. Пожалуйста.

– А почему нет, Танюша? – тихо и ласково спросилДанила. – Ответь мне – почему нет?

– Потому что они привыкнут к тебе, а потом тыисчезнешь! – ожесточенно бросила она. – Мелькнешь в их жизни какфейерверк, поиграешь с ними пару раз, приласкаешь, как котят, и они к тебепотянутся. Ты исчезнешь, а я останусь и буду отвечать на вопросы о тебе.

– А если не исчезну? – Голос Прохорова был по-прежнемутих, и только слова он выговаривал чуть медленнее, чем обычно. – Может, ясогласен их навещать?

– Ты?! Согласен их навещать? – она презрительнорасхохоталась. – А ты нас спросил, согласны ли мы, чтобы ты нас навещал?

– Согласны?

– Нет!

– А если я женюсь на тебе?

– Что-о?! – недоверчиво протянула Таня. – Что тысказал?

– Что слышала. Я хочу жениться на тебе.

С минуту она молчала, глядя на него, а потом решила, что этислова следует расценивать как шутку и пропустить их мимо ушей. Иначе и быть немогло. Но собственное решение вдруг укололо ее такой болью, что она откинулаголову в гневе.

– Слушай... Ты ведь подонок, Данила. Мерзавец. Для тебя,наверное, эти слова – пустой звук, ты их и в книжках-то никогда не видел,потому что книжки ты редко читаешь. А для меня – нет. И для Матвея – нет. Такчто я не собираюсь своему сыну объяснять, почему к нему в гости ходит такойподлец, как ты.

– Ты бы определилась, кто я. А то и подонок, и мерзавец, иподлец... Не многовато будет?

– В самый раз для тебя!

Они замолчали, глядя друг на друга так, словно собиралисьиспепелить взглядами, но даже в эту секунду Прохоров, старательно скрывавшийсвое бешенство, любовался ею – против воли, но все равно любовался.

Гордячка... И всегда такой была. Данила Прохоров, впятнадцать лет совращенный старшей двоюродной сестрой, к двадцати двум годамперепробовал многих женщин и знал цену своей привлекательности. За восемнадцатилетнейТатьяной он наблюдал словно кот, выжидающий, когда мышь потеряет осторожность иокажется у него в когтях. Он не позволял себе фантазий, только смотрел: как онаидет угловатой походкой, как откидывает волосы, обнажая впадинку на шее, какдлинный сарафан при ходьбе путается в ногах и она поправляет подол, открываятонкие незагорелые лодыжки... Прохоров сам над собой смеялся, но признавал, чтоона возбуждает его так, как не возбуждала ни одна из подружек в бесстыднокоротких шортах, с вываленной напоказ пышной грудью. Скромностью, что ли, этимсвоим монашеским одеянием, которое хотелось содрать с нее, крикнув: «Дура,зачем такую красоту прячешь!»

Он дожидался удобного случая, уверенный, что она не откажет.Ему никто не отказывал! Двадцать два года – и он в самом расцвете: сильный,высокий, мускулистый парень, привыкший, что на него заглядываются и девчонки, иженщины, и принимавший их интерес как само собой разумеющееся. К тому же присобственном бизнесе, пусть он лишь младший партнер (их автосервис тогда толькостановился на ноги, но уже приносил неплохой доход – в основном благодаряумениям и знаниям его напарника).

Данила начинал в нем мальчиком на побегушках. В семнадцатьлет его взял под свою опеку старший механик и доходчиво объяснил смышленомучернявому парнишке, что тому лучше молча смотреть на то, что происходит вгараже, и всегда держать язык за зубами. «Помогает это по жизни», –флегматично сказал механик, и очень быстро Данила осознал, насколько тот былправ.