Судя по документам Министерства внутренних дел, должным образом подготовленная Крупская, которой Ленин всячески нахваливал товарища «с темпераментом, несомненно, очень способного»[374], послала Малиновскому в день их общего успеха обычной почтой письмо с горячими поздравлениями и своей полной подписью «Надежда Константиновна Крупская». Адресат по долгу службы сдал его в охранку — так же как сдавал предыдущие, написанные химическими чернилами, письма от людей из ленинского окружения. «Правда» 3 ноября 1912 г. приветствовала победу на выборах социал-демократа с 10-летним стажем, который теперь заявит о себе по всей России. Петербургский Департамент полиции, принявший агента от Московского охранного отделения в связи с его переездом в столицу, присвоил ему кличку Икс и вознаградил за успех повышением жалованья, которое в итоге достигло астрономической суммы — 500 рублей на содержание семьи и 200 на личные нужды![375]

12 ноября новоиспеченный депутат Думы перебрался в Петербург, где директор Департамента полиции, ради удовлетворения потребности в информации общего уровня (о положении в РСДРП и особенно о Ленине), взял его в свою личную агентуру. Раз в две недели Малиновский встречался с ним в отдельном кабинете какого-нибудь перворазрядного или второразрядного ресторана со вторым выходом, получал инструкции и предъявлял результаты работы, которые протоколировались обычно присутствовавшим на встречах вице-директором департамента С. Е. Виссарионовым. Двойная игра чрезвычайно много требовала от агента, имевшего от Ленина четкие и исчерпывающие указания не выдавать ни крупицы подлинной информации. Малиновский позже явно поскромничал, заявляя в ревтрибунале: «Не могу сказать, чтобы я в моей работе был искренним от начала до конца перед охранным отделением»[376]. Он предоставлял прежде всего сведения, которые до него уже раздобыли другие агенты, «врал спокойнее», когда знал, что, например, на том или ином заседании ЦК сотрудников охранки кроме него не было, ленинские резолюции передавал «всегда в так перестроенном виде, как это только мог», чтобы они окончательно не утратили правдоподобие, совсем умолчал о заседаниях и разговорах, проходивших в самом узком кругу в Кракове и Поронине, словом, «всегда старался нанести партии как можно меньший вред»[377]. Его опубликованные донесения в охранку это подтверждают[378], а Белецкий в 1917 г. в комиссии Муравьева подчеркивал, что прекрасно видел отрывочность и нарочитую искаженность информации от Малиновского и считал необходимым принимать меры для ее перепроверки[379]. Контролируя думскую деятельность Малиновского и публикации в «Правде», Белецкий столкнулся с труднейшими, отчасти неразрешимыми проблемами. Выступления председателя большевистской фракции и заявления фракции, так же как и большую часть статей в «Правду», писал для Малиновского Ленин, Малиновский отдавал их Белецкому на предварительную цензуру. Если в ленинских текстах содержались недопустимо революционные формулировки, Малиновский настаивал на их сохранении, ссылаясь на партийную дисциплину; не придя к согласию с Белецким, он часто в последнюю минуту самовольно отказывался от поправок и рекомендаций своего шефа. В случае совершенно непреодолимых противоречий прибегал к последнему средству — не являлся на заседание Думы, сказавшись больным. Малиновский, без сомнения, — как справедливо признал Ленин в мае 1917 г., подтвердил в том же 1917 г. товарищ министра внутренних дел (с 25 января 1913 г.) генерал-майор В. Ф. Джунковский[380] и засвидетельствовал перед ревтрибуналом в 1918 г. бывший вице-директор Департамента полиции Виссарионов[381] — гораздо больше содействовал антигосударственным устремлениям большевистской партии, нежели доставлял Департаменту полиции средства борьбы с ней. Белецкому это ставили в укор с конца 1913 г. В комиссии Муравьева он в свое оправдание сказал, что в лице Малиновского впервые «вел» в качестве личного агента убежденного большевика. Из его дальнейших объяснений складывается впечатление, что он думал через Малиновского приобрести влияние на Ленина, «загипнотизировать» его[382]. В ходе рутинного общения с искусно владеющим словом членом большевистского ЦК в глазах полицейского чиновника (даже если оставить вопрос о сознательном потакании Белецкого большевикам открытым[383]), совершенно очевидно, стерлись границы между собственными намерениями и ленинскими целями, и он невольно следовал тем пожеланиям для полиции, которые Малиновский привозил ему из Поронина или Кракова. В особенности это касается директив по окончательному расколу социал-демократической партии на большевиков и меньшевиков, которые Белецкий — боясь намного большего интеллектуального и социального потенциала последних — дал своему большевистскому агенту[384], а Ленин с чрезвычайной готовностью использовал, чтобы в собственных интересах бесповоротно расколоть социал-демократическую фракцию в Думе с помощью ее председателя (ноябрь 1913 г.)[385].