Главарь фундаменталистов взмахом руки отдает приказ. Его приспешники вскидывают автоматы и передергивают затворы. Мне кажется, что пройдет еще одна секунда, и они начнут палить по этим несчастным старухам, стоящим у стены.

— Стойте! — вскрикиваю я. — Что вы делаете?! В чем виноваты эти женщины?

— А тебе какое дело? — спесивым тоном бросает Лайд. — Здесь я главный. Сам решаю, что и как мне делать.

— С этим ведь никто не спорит. Но зачем убивать ни в чем не виноватых женщин?!

— А затем, чтобы ты наконец-то перестал строить из себя недотрогу из султанского гарема и принял мое предложение.

— Что? — недоуменно переспрашиваю я, вспоминая его фразу о вынуждающих обстоятельствах.

— Думаю, ты понял, что шутить я не буду, — реагирует Лайд. — Раз уж ты такой правильный, то я даю тебе еще пару суток на размышление. Но через сорок восемь часов приму только твой положительный ответ. Если и он будет отрицательным или же ты захочешь уклониться, то эти бабы будут расстреляны. Не зря мои люди сегодня захватили их. Ты меня понимаешь?

— Понимаю, — выдавливаю я из себя, ощущая всю тяжесть этого подлого шантажа.

— Так-то лучше, — с ухмылкой говорит главарь, дает своим орлам команду опустить оружие и увести женщин, потом добавляет: — Пусть эти старухи по хозяйству что-нибудь сделают. Уборку, например. Чтобы просто так не сидели. А то жалко на них еду просто так расходовать. Пускай отрабатывают. А там на все воля Всевышнего, милостивого и милосердного.

Главарь фундаменталистов поставил меня перед тяжелейшим выбором, ценой которого является чья-то жизнь. И даже не одна. Я, конечно же, не хочу, чтобы эти бабушки погибли, но и согласиться на тесное сотрудничество с Лаидом не могу.

Со стороны может показаться, что я и так на него работаю. Однако на самом деле я просто выполняю свой врачебный долг. Не более того.

Сейчас же меня вынуждают совершить опрометчивый шаг, пересечь невидимую грань и стать таким же, как любой из этих негодяев. Мне не хочется этого делать, но Лайд загоняет меня в угол своим шантажом.

Поэтому я вынужден снова задумываться о бегстве. На этот раз уже без оглядки на клятву Гиппократа. Ведь сейчас меня вынуждают выбирать между двумя вариантами зла, которые я должен буду принести этому миру. Поэтому бегство выглядит едва ли не единственным способом избежать такого позорного испытания.

При этом я понимаю, что нужно бежать не просто так, а вместе с вакциной. Весь запас унести будет непросто, но взять с собой максимально возможное количество вполне реально. Мне безумно жаль, но остаток придется уничтожить, сделать так, чтобы у террористов не оставалось совершенно ничего.

Для верности стоит перед уходом расколотить вдребезги все лабораторное оборудование. Нельзя допустить такой вариант развития событий, при котором фундаменталисты получат возможность самостоятельно производить вакцину.

Да, на данный момент у боевиков нет таких знаний или специалистов, обладающих ими, разумеется, не считая меня. Однако если оставить лабораторию целой, то люди непременно найдутся. Лайд бросит на их поиски все свои силы.

А для чего ему нужна вакцина, мне уже известно. Лекарство против лихорадки Эбола может стать самым действенным оружием террористов. Допустить этого я никак не могу. Поэтому мысль об уничтожении лаборатории становится доминирующей в моем сознании.

Вместе с тем я осознаю, что мой побег не сможет спасти берберских женщин, захваченных бандитами. От этого клубка противоречий голова идет кругом. Порой мне кажется, что все мои планы обречены на провал еще до начала их реализации.

На следующий день перед обедом ко мне подходит одна из берберских женщин. Делает она это с большой осторожностью. Не хочет привлечь внимания боевиков.

Я несколько обескуражен тем, что ей вдруг захотелось со мной побеседовать. Предполагаю, что она будет просить меня согласиться с требованиями Лайда, дабы тот из-за моего упорства не устроил расправу над ней и ее подругами по несчастью. Однако улыбка этой старушки сбивает меня с толку.

На какое-то мгновение в моей голове проскальзывает мысль: а не провокация ли все это? Ведь тому же Лайду ничего не стоит разыграть передо мной самый настоящий спектакль, а потом направить одну из его участниц на разговор со мной.

В таком случае его расчет простой. Я увижу заплаканную бабушку, и мое сердце дрогнет. Я не замечу подвоха и из сострадания к заложницам соглашусь на сотрудничество с фундаменталистами.

Но если это так, то почему с уст берберки не сходит эта странная улыбка? Она смотрит на меня так, будто знает обо мне куда больше, чем должна была бы.

Женщина замечает мою настороженность и недоверчивость.

— Если ты думаешь, что меня сюда послал этот разбойник, то не бойся. Это не так, — говорит она по-арабски, не сводя с меня глаз. — Я подошла по своей воле. Слышала о тебе много хорошего. Твое доброе имя быстро подхватили наши братья и сестры на широких просторах Каменистой Сахары.

— Это еще из-за чего? — уточняю я, хотя догадываюсь, что без Агизура здесь не обошлось.

— Я же тебе говорю, что слухами пустыня полнится, — как ни в чем не бывало продолжает она. — Мы знаем, что ты не злой. Ты помогаешь людям избавиться от этой страшной заразы. И это очень-очень хорошо. Ты занимаешься важным и полезным делом. Тебе не нужно подставлять свою голову из-за нас. Ты должен жить и продолжать свою работу. Кто знает, может быть, именно тебе суждено спасти нашу страну от этой ужасной болезни.

— Я, конечно, тронут вашим вниманием ко мне, но что вы предлагаете делать?

— Я не предлагаю, а прошу, чтобы ты уносил отсюда ноги. Я и остальные женщины уже старые. Ты сам это видишь. Мы свой век уже прожили. Не сегодня, так завтра все равно умрем. Пусть даже и от рук этих негодяев. Главное, чтобы ты спасся и помог страдающим людям исцелиться от злого недуга. — Она говорит обо всем этом до жути спокойно.

— Но я не могу обрекать вас на гибель! — возражаю я. — Какой после этого из меня врач!

— Ты не кипятись, — успокаивает меня собеседница. — Врач из тебя очень хороший. А о нашей судьбе беспокоиться не надо. Считай, что мы тебя благословляем. И на побег, и на то, чтобы ты спас еще многих людей.

— Но…

— Никаких «но», — перебивает она меня. — Если ты не знаешь, как отсюда убежать, то я тебе подскажу. Мы с моими товарками уже думали об этом.

— И что же вы надумали? — решаюсь спросить я.

Хотя мне хочется сказать, что я не могу принять от них такую жертву, как их жизни.

— Кое-что толковое, — уверенно продолжает берберка. — Ты сам знаешь, что этот негодяй поставил нас прибираться за ним и его дружками. Мы убираем в их каморках, готовим еду, ходим за водой и все такое прочее. Как видишь, охрана к нам не приставлена. Мы просто выполняем работу, порученную нам. За нами никто не следит. Эти негодяи понимают, что мы уже старые и не сможем убежать. И вот то обстоятельство, что за нами не следят, ты и должен использовать для своего спасения. Понимаешь?