— Честно говоря, не уверена. Бирну он определенно ненавидел, но не объяснил почему. Просто сказал, что имеет право судить о характере людей. Возможно, был ее любовником, которого она отвергла.

— Великий знаток человеческих характеров? Бывает, — отозвался Мэтью, пожимая плечами. — Я, кстати, очень хочу есть. Сколько сейчас времени?

Тора оставила его вопрос без внимания.

— Нет, Мэтью. Здесь кроются какие-то тайны. Видел бы ты, как он окрысился, когда я спросила его о молодом человеке в инвалидном кресле.

— Вот как? — изумился Мэтью. — Ты расспрашивала о нем? Зачем, черт подери?

— Теперь уже поздно меня упрекать, — пробормотала Тора. — Я очень любопытна. Забылась. Да и не ожидала подобной реакции. Мне и в голову не приходило, что Йокулл примет мой вопрос так близко к сердцу. Зато по крайней мере теперь совершенно ясно — нам необходимо выяснить обстоятельства трагедии, произошедшей с тем парнем.

— Твое поведение абсолютно недопустимо, — продолжал укорять ее Мэтью. — Расспрашивать о судьбе человека, совершенно тебе незнакомого! Инвалида!

— Ну и что здесь особенного? Разве нельзя интересоваться судьбой инвалидов? — парировала Тора. — Ты брюзжишь, потому что голодный. Пойдем поедим, — сказала она, поднимаясь.

Мэтью немедленно оживился.

— Может, поедим не здесь? Есть поблизости другие рестораны?

— Конечно. В Гельнаре, например. Поехали туда. Вдруг разузнаем что-нибудь о местных привидениях и о Бергюре с фермы «Тунга»?

— Только не это, — простонал Мэтью.

Эйрикюр с трудом открыл глаза. Признанный специалист по чтению ауры страдал от сильнейшей головной боли. Такого с ним не случалось уже несколько лет. Он попытался шевельнуться, но не смог — к горлу подступила тошнота, и, прежде чем осмотреться, ему пришлось снова зажмурить глаза. Когда стало полегче, он попробовал оценить свое состояние. «Что случилось? Неужели я напился?» Однако привкуса алкоголя во рту не было, и он не помнил, чтобы прикасался к спиртному в последнее время. Внезапно в памяти всплыли карты таро, на которых он гадал в домике для обслуги. На себя гадал, узнавал свою судьбу? Или чью-то еще? В душе осталось ощущение ссоры с Йонасом, но смысл разговора выветрился из памяти. Мысли метались во всех направлениях. Между тем боль усиливалась, зарождаясь в ногах, и, поднимаясь выше, становилась нестерпимой. Эйрикюр даже не мог определить, где именно у него болит. То ли пятки раздроблены, то ли что-то еще. Боль чуть утихла, и он почувствовал невыносимое жжение в подошвах. «Что со мной? Где я? В гостинице?»

Эйрикюру показалось, что лежит он на чем-то теплом, но жестком. Он ощупал пространство вокруг себя — везде была трава. Или сено. Эйрикюр услышал странный звук, но источник его определить не смог. «Кто-то дышит? Значит, я здесь не один?» Он осторожно приоткрыл глаза. Вокруг было темно, только откуда-то из-за спины струилось неясное свечение. Никто на свете не заставил бы сейчас Эйрикюра обернуться и взглянуть на свет. В следующую секунду ему стало трудно дышать. Он едва сдерживал подступающую тошноту. Непонятно почему, но он и мысли не допускал, чтобы просто опорожнить желудок. Нужно было непременно узнать, где он находится и как сюда попал. Внезапно его осенило. «Деньги! Да, верно! Деньги и смерть!» Сердце заколотилось в груди. Эйрикюр медленно повернул голову в надежде, что память его обманывает. Но никакого обмана не было. Он лежал в конюшне. Без денег, зато с ощущением приближающейся смерти. Ужаснувшись, он перестал себя контролировать, и его тут же вывернуло наизнанку. Он ненадолго отвлекся и перестал вслушиваться в тишину. Однако вскоре его опять охватил ужас — он различил громкое ржание. «Откуда оно доносится? С какой стороны находится лошадь?»

Эйрикюр заставил себя приподняться и открыть глаза, отчего снова подступила тошнота, но теперь он сдержал ее. Опустив голову, он посмотрел себе на грудь и, несмотря на всю странность ситуации, сразу же понял, откуда шел мучивший его отвратительный запах. Первым желанием было закричать, но неимоверным усилием он сдержался. Крик замер в горле. Затем он заставил себя оторвать взгляд от болтавшейся на кусках кожи головы и сосредоточиться на разворачивавшемся над ним действии. Желание жить оказалось сильнее стремления избавиться от омерзительного зрелища, хотя Эйрикюру страшно хотелось развязать узел грубой веревки, связывающей его с трупом. Он поднял голову.

Ноги. Четыре мощных ноги. Так ему и было сказано. «Никто ни о чем не догадается. Все подумают — произошел несчастный случай. Прискорбное происшествие со смертельным исходом, — вспоминал Эйрикюр. — Так не должно быть. Люди обязаны знать, что это убийство, а не глупость с моей стороны. Надо мной достаточно смеялись. Постоянно отпускали язвительные шуточки по поводу профессии. Мои способности читать ауру мало кто воспринимал всерьез. Не хватало только стать посмешищем и после смерти». Эйрикюр не мог допустить такого. Он принял неизбежное, но, решив оставить послание, начал лихорадочно искать способ донести его до людей. Он находился в конюшне, очень небольшой. Складывать в слова пучки соломы бесполезно, их раздует ветер. «Нет, я должен сделать надпись на твердой поверхности. Она уцелеет». Он огляделся и увидел совсем рядом стену. С неожиданной для себя решимостью, продолжая бороться с тошнотой, Эйрикюр пополз к ней. Он продвигался по сантиметру и молил Бога, чтобы тот дал ему силы нацарапать на стене всего несколько букв кольцом, украшавшим его палец. Дыхание животного нарастало. Эйрикюр на мгновение застыл, вспоминая. «Увидев тебя на полу, жеребец взбесится от страха, начнет метаться по конюшне и затопчет до смерти». Убедившись в относительной безопасности, он чуть успокоился и снова пополз к стене. Подняться он не мог — подошвы горели от нестерпимой боли, словно их кто-то поджаривал.

Упершись плечом в стену, Эйрикюр потянулся к ней рукой, согнув палец с кольцом. Он царапал буквы осторожно, но чуткое ухо коня сразу уловило подозрительный шум. К ужасу Эйрикюра, тот уставился на него карими глазами и заржал. Несчастный торопливо заскрежетал кольцом по стене, не отрывая взгляда от пегого жеребца. Вдруг конь, припав на передние копыта, развернулся к нему крупом и попытался ударить задними ногами, но не достал. Единственной мыслью Эйрикюра в этот момент было — смогут ли по оставленным им царапинам разобрать имя убийцы? Поймет ли кто-нибудь его каракули? «Будь у меня хоть немного больше времени…» Со стороны лошади донесся угрожающий шум, и Эйрикюр инстинктивно закрыл голову руками.

Попытка защититься, столь же бесполезная, как надежда, что жеребец прочитает выведенные на стене три буквы: РЕР.

— Конь принадлежит моей жене. Сам я лошадей не люблю, — ответил Бергюр, наполняя чашки кофе. Руки у него тряслись, и на поверхности образовалась крошечная лужица.

Торольфур осторожно, стараясь не запачкать рукава униформы, облокотился на старенький кухонный стол.

— А что вы делали в конюшне, если лошадьми не занимаетесь и верхом не ездите?

— Лошадей следует кормить на ночь. Корм им даю я, — пояснил Бергюр, не поднимая глаз. — Для этого не нужно быть наездником.