– Лежи тихо.

И принялся принудительно глушить инстинкты. Нельзя облучать. Если тело не выдерживает в спокойном состоянии паузы в сутки, значит, начнутся сильные побочные эффекты, приступы, бесконтрольная потеря управления движениями, отказ в работе нервной системы.

– Все… плохо?

Не плохо, но напряженно. Он вырулит адаптацию и на такой скорости. Сейчас его ладонь с двух сторон зажимали мягкие полушары ее грудей – он запомнит это ощущение, даже если не будет на нем концентрироваться. Опять душ…

– У меня для тебя… хорошая новость. – Плохие или, точнее сказать, «не очень хорошие» он сообщит ей утром.

– Какая?

– Тебе не понадобится ни месяца, ни двух недель. Ты адаптируешься за неделю.

– Да? Это… хорошая новость.

Ее пульс постепенно приходил в норму – Дварт гасил чужой маяк. Его ладони Эра, кажется, даже не чувствовала.

– Спи. Тебе нужно спать.

Она призналась тихо и неожиданно.

– Мне страшно.

Будь Кайд человеком, ему тоже было бы страшно, но это ненужное чувство он давно потерял, заменил его на умение точно оценивать ситуацию.

– Я здесь.

– Не уходи.

– Я буду здесь.

Он не соврал. Она уже давно спала, когда он все сидел в кресле, наблюдал. Ему нужна статистика, нужно точно понимать, как идет процесс – скорость, интенсивность, внешние проявления, промежутки между чередованием этапов.

Ровное дыхание, спокойно вздымающаяся уже под одеялом грудь; через полчаса Эра перевернулась на бок, поджала колени, затихла настолько, что ушами он перестал ее слышать.

Это все Суть Мены – она и есть необычный, жадный и очень талантливый дешифратор. То самое ее уникальное ядро, поведение которого очень сложно заранее просчитать.

Нельзя ускоряться…

И нет, он не ошибся в предположениях, потому что в два ночи Эру скрутили судороги, в четыре тридцать случилось временное онемение конечностей. Слишком быстро, все идет слишком быстро, она не отдыхает. Загвоздка в том, что теперь он должен быть с ней постоянно, чтобы иметь возможность купировать последствия. Еда и его сон не в счет – их он может прервать в любой момент, а вот выполняемое по работе задание – нет. Значит, к черту работу.

В пять утра, вытянувшись в неудобном, слишком маленьком для него кресле, Кайд послал информационную искру Дрейку, описал в ней ситуацию, сообщил, что срочно желает взять от семи до десяти дней выходных.

Снаружи темно, тихо. Пульс Эры плавал, как пьяный моряк, заставлял Дварта пребывать в полной боевой готовности каждые шестьдесят минут из часа.

В шесть тридцать пришел ответ от Начальника, высветился перед лицом в виде обратной искры, развернувшейся в предрассветном полумраке экраном.

Ответ гласил: «Выходные получены. Я рассмотрел ее процесс… Отвези на Литайю».

Кайд полчаса назад уже пришел к той же мысли – кристалл будет стабилизировать ее, укреплять. Они отправятся туда утром, после второго облучения, которое, по его подсчетам, ее тело запросит сразу после рассвета. После ломка. Дальше ему придется найти им в незнакомом мире временное жилье.

Неделя будет сложной, для нее очень долгой. Для него, видимо, тоже. Хуже всего то, что новые вливания придется совершать очень плотными и обширными порциями, момент наслаждения при этом уйдет полностью. Останется одна боль, а боль, если она слишком сильная, может сломать любого, даже самого крепкого психически и физически мужика.

Он смотрел на нее, спящую, долго. Не мог ей помочь, должен был продолжать заставлять страдать еще семь дней. При удачном раскладе шесть. Она будет его ненавидеть, несомненно, – он готов. Станет нестабильной в настроении, мыслях, даже в восприятии этого мира, ее привычное физическое и тонкое тело временно расформируются для перестройки.

«Она выбрала это осознанно», – мысль помогала слабо.

Чертова Суть Мены! Прекрасная в иной момент для жизни штука стала в этом конкретном случае – бельмом.

Он должен будет делать больно, как бы ни было при этом дискомфортно самому. Он должен завершить начатое, иначе Эра попросту не выживет. Выбора, в общем, нет.

Земля. Ленинск.

(The Piano Man – The Lovers of the Sun)

Заведующая изучала врученные ей документы так долго, будто не просто хотела, но должна была отыскать в них изъян и отправить посетителей прочь «делать ксерокопии/доплачивать пошлины», а после все равно покачать головой с делано-разочарованным выражением лица. Мол, извините, ничем помочь не могу. Что за мир такой, в котором постоянно нужно побеждать и обыгрывать «соперников», даже если они не соперники?

Бумаги кропотливо, как ученый из ядерно-физической лаборатории, готовила Бернарда; Мак знал, что изъянов в них нет, и оттого он, обычно спокойный, начинал злиться. Если эта мымра сейчас отправит их прочь, он применит навыки ментального давления и убедит Надежду Васильевну дозаполнить все необходимые заявления самостоятельно. Нет, он не сенсор, но «уговаривать» умеет не хуже.

Предчувствуя скорое закипание, его руки осторожно коснулась Лайза. Мак неохотно выдохнул.

Тугие листья фикусов; запах недавно съеденного прямо в кабинете завтрака. На столе так и лежали зеркальце и помада, которые заведующая не успела убрать до прихода посетителей.

Росчерк шариковой ручки, грохнула о лист печать с датой.

– Все… в порядке. Идемте.

Аллертон ждал этих слов, как выхода солнца из-за туч после затяжной зимы.

– Лидия Степановна, за вами пришли!

Заведующая-корабль вела гостей через унылый зал к дальней стене.

Баба Лида едва успела примоститься на диван, все еще держала в руке дешевую палку-трость, на которую опиралась, покинув столовую.

– Ко… мне?

– За вами!

– За мной? Кто?

Прищурились подслеповатые глаза.

– Сынок! Как хорошо, что ты… – Сначала его просто взяли за руку, после заключили в хрупкие объятья. – Холодно на улице? Не замерз? А нас уже покормили. Я еще тебе хотела сказать…

Она хотела сказать так много, что забыла, что именно, просто боялась не успеть озвучить главное, то, что накопилось в душе.

– Я хотела сказать…

Мака попытались усадить на диван, чтобы произнести главные в жизни напутствия, но Лидию Степановну осторожно перебил он.

– Мама, где твои вещи?

Настоящий сын звал бы ее «мамой», оттого теперь звал и он. Не путал, кто «мама» по слову, а кто мама по крови – родную из души не отпустит никогда. Чувствовал, что ни действиями, ни фразами себя не предает.