Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кажется, он намеренно использовал слово «существовать», потому что именно это я и буду делать, если он уйдет.
– Нет.
Плевать на страх. Боятся в этом мире все, но некоторых это тормозит, некоторых подстегивает двигаться вперед. Я, хоть и не смелая порой, все-таки из числа последних.
– Я не отступлю.
Кайд ждал.
Ждал. Меня. Чтобы начать.
«Создатель, дай мне сил. Боязно».
Я заставила себя подойти ко второму креслу и опуститься в него. Попросила:
– Расскажи мне… как…
Даже сформулировать не смогла. Но мне помогли.
– Я и сам собирался описать тебе ход течения этапов. Готова слушать?
Он выглядел, как тогда… как в первый раз – притягательный и непостижимый, одновременно далекий и близкий, тот, кого во что бы то ни стало хотелось разгадать.
– Да.
За окном в Нордейле темно и холодно; на Литайе сейчас теплый летний вечер, наверное, горит над морем живописный закат.
Кайд убрал стакан с подлокотника на кофейный столик, откинулся в кресле, как господин, готовый начать тренировку раба…
Что за бред лезет в голову?
– Этап первый: облучение. Можно назвать его «вливание», суть не меняется. В первый раз он продлится всего одну минуту.
– Одну?
– Да. В течение которой я волью в тебя первую порцию «себя» – своей энергии, символьный набор для расшифровки, если хочешь.
– Ясно.
– Дальше я покину тебя почти сразу. Потому что буквально через минуту-две после этого начнется второй этап, тот, который лучше всего назвать «ломкой»: твое тело начнет воспринимать мою энергию, частично бороться с ней, частично распределять.
– А… от чего зависит, больше бороться или распределять?
– От твоей внутренней готовности. Но больше неосознанной.
Понятно. Что ничего не понятно.
– То есть повлиять я никак не смогу?
– Просто постарайся пережить. Длиться ломка будет, по моим предположениям, минут пять-семь, но ощущаться может очень неприятно.
«Болезненно».
Пять-семь минут. Я по опыту знала, что наполненные чем-то приятным они могут пролететь незаметно, а вот до отказа забитые болью способны растянуться в бесконечность.
– Что дальше?
– Прежде чем рассказывать о том, что дальше, я бы хотел пояснить, что, если бы мог, я бы остался, чтобы поддержать тебя. Но я физически не должен этого делать. Один лишний «микрограмм» меня в момент твоей перестройки может нанести удар.
– Ясно. Ты бы остался, если бы мог. Я уловила.
Зачем я торопила его? Боялась, что передумаю? Нет, просто сильно волновалась.
– Этап третий: спокойствие на следующие двадцать четыре часа. То есть до завтрашнего вечера.
– Я смогу нормально жить, функционировать и делать свои дела?
– Полагаю, что так.
– Отлично.
Если все так, как он говорит, то выглядит адаптация не так страшно, как могло выдумать мое щедрое на фантазии воображение.
– И еще кое-что. Забыл тебе сказать…
Не успела я расслабиться, как во мне моментально взметнулось возмущение – забыл, как же! Он никогда ничего не забывал говорить, но иногда выдавал новую информацию именно тогда, когда уже… ничего нельзя изменить. И бесконечно красивый «противный» Кайд прекрасно знал об этом.
– Для первого этапа требуется соприкосновение обнаженных кожных покровов.
– Что-о-о?!
Я подскочила с кресла, как ракета. Нет, не то, чтобы я не собиралась с ним спать, в конце концов (ведь частично ради этого все и устраивалось), но вот как-то не собиралась полностью оголяться на первом «свидании».
– Раньше нельзя было сказать?
– Я сказал вовремя.
– Конечно. Сообщил о том, что мне сейчас придется скинуть с себя одежду и растянуться на кровати?
Он улыбался. Гад! Улыбался чуть укоризненно, но вполне довольно. Забавлялся.
Мы уже через пять минут… будем лежать рядом… голые? Он… навалится на меня? Я не пуританка и не девственница, но все, что касалось Дварта, вызывало во мне неадекватную реакцию. Я хотела Кайда, хотела нашего… нашей любви, в том числе физической, но желала прийти к ней постепенно.
– Я не подписывалась оголяться!
Синие глаза прищурились.
– Позволь напомнить тебе, что ты подписывалась совершенно на все. И если я сейчас скажу тебе раздеться и лечь, ты разденешься и ляжешь.
Звякнул неуловимый металл в голосе, звякнули неслышные колокольчики Вселенной, напомнив о том, что я давала клятву.
Черт! Черт, давала… Значит, должна буду подчиниться. Я опять дышала, чтобы расслабиться. Продышалась, чуть успокоилась, спросила:
– Мне начинать?
Дварт неуловимо изменился, стал жестче. Какое-то время молчал, проверяя мою готовность следовать обещаниям, затем пояснил:
– Вообще-то, сегодня нам хватит прикосновения ладоней.
Мне хотелось его стукнуть. Каким-нибудь жестяным подносом, как в мультике, чтобы пространство потом долго звенело.
(Chase Holfelder – Every breath you take)
Он поднялся, придвинул вплотную друг к другу два наших кресла, занял свое, положил запястья на подлокотник ладонями вверх – приглашение. Мол, клади свои сверху. В этот момент я струхнула во второй раз – вот она, черта…
Но ведь уже обговорили, уже все решила.
Потому села.
– Держать твои руки я не буду, важно, чтобы они лежали свободными, расслабленными, добровольно. И не убирай их.
«Что бы ни чувствовала».
– Помни еще одну вещь: когда начнется вливание, ты будешь испытывать возбуждение. В том числе.
– Сильное?
– Сильное. Потому что я – мужчина. И энергия моя мужская, я бы сказал насыщенная, достаточно агрессивная.
«Концентрированная».
– Чтобы уменьшить собственную чувствительность, не смотри мне в глаза. Если захочешь «поиграть», можешь смотреть. Решишь по ходу.
Все. Вот они ладони – широкие, красивой формы, в полтора раза больше моих. А я уже поставила подпись «готова менять свою жизнь».
Я положила свои сверху. И меня моментально обожгло, но всего лишь на секунду – не жаром, больше током. Боль ушла быстро, тепло осталось.
А дальше началось странное…
Начал просачиваться внутрь Кайд – очень смешанное чувство. Будто я дом, в котором одну за другой начали распахивать двери, будто принудительно отперли даже чуланы. Отворили то, что оставалось запертым столетиями, орудовали умело, по-хозяйски. Подключили огромный раструб-шланг, подсоединили в нужных местах провода – в глаза Дварту я не смотрела. Мне хватало того, что по мне распределяется незнакомая субстанция, заходит, куда хочет, заглядывает во все углы, деловито осматривается.