Филипп Филиппович прикусил губу. Забавно наблюдать, как одесская мещанка честит урожденную аристократку, любимицу вдовствующей императрицы. Но вслух он ничего не сказал. Была нужда? В здешнем обществе его принимают и ценят именно за скрытое недоброжелательство к наместнику. И к его супруге.

— Взгляните, кем она себя окружила! Чего стоит Ольга Нарышкина? — продолжала Ланжерон. — Не удивлюсь, если вскоре мы услышим о ее собственных похождениях.

— Этот Пушкин, он волочится за Собаньской или за Ризнич? — осведомилась Гурьева, приняв из рук лакея чашку крепкого кофе.

Вигель ерзнул на стуле.

— Мне кажется, наш поэт, как Отелло в Дездемону, влюблен в ее сиятельство. И ревнует с неистовством мавра.

— Ревнует? Помилуй Бог! — со смехом воскликнула Эделинг. — А кто злодей Яго?

Филипп Филиппович погрозил дамам пальцем.

— Приглядитесь к кузену. И вам многое откроется.

Гельсингфорс.

— У меня нет никакого желания вас обманывать! — Молодой человек сидел за столом в гостиной Закревских и таращил на генерал-губернатора глаза. Он робел и даже чуть заикался. Но гнул свое. — Когда я проезжал через Вильно, то видел вблизи города полки Литовского корпуса.

— А зачем вы вообще дали крюк, вместо того чтобы ехать прямо к месту службы? — Арсений Андреевич кипятился уже не первую минуту.

Гость засопел и уперся глазами в пол.

— Любопытно стало. Никогда не бывал.

Вот! Новое поколение! Ни малейшей ответственности! И ведь служит не просто так, а штрафником. Рядовым, после того как чуть не потерял дворянство! Все равно без царя в голове! Стишки строчит!

Впрочем, раздражение генерала было связано не столько с молодым поэтом, сколько с принесенной им вестью. Какого черта Литовский корпус делает в Литве? Так близко от границы с собственно-русскими губерниями? Учения? Это он понимает. Но польским войскам положено топтаться гораздо западнее. Может, между августейшими братьями есть договоренность о совместных маневрах? Но тогда почему ему, командующему корпусом в Финляндии, ничего не известно о намеченных передислокациях?

Мальчик сопел и хмурился. Аграфена с укором взирала на мужа.

— Я правду говорю, — чуть не заплакал Боратынский. — Зачем мне лгать?

— А зачем вам было воровать двести рублей? — окоротил его начальник. Хотя про себя подумал: «В том-то и беда, парень, что я тебе верю».

Поэт вспыхнул.

— Я для того и пошел в солдаты, чтобы выслужить прощение.

Он встал, но Арсений махнул рукой, приказывая гостю оставаться на месте. Глупая история! Все зло от закрытых учебных заведений. Там черти чем дети балуются. Придумали какое-то общество «мстителей» — небось, за спущенные для порки штаны — и обчистили квартиру педагога. Чуть не лишились чести. К счастью, Боратынскому попался умный дядя, сказал стервецу: «Благодари Бога, что родился дворянином. Служба все смоет». А тот послушался. Закревский прикомандировал мальчишку к штабу.

— Вы не должны на меня сердиться, Евгений Абрамович, — сказал генерал. — Сведения, привезенные вами, более чем важны. И я настоятельно прошу: никому о них не говорить. Проезжая через Петербург, вы слышали, что государь болен?

— Да-с, — сердито отвечал юноша. — Весь город об этом судачит. У его величества рожа на ноге, он был при смерти.

— Допивайте чай и ступайте по своим делам, — распорядился генерал-губернатор. — Возможно, вам придется снова совершить путешествие в Вильно.

Аграфена ободряюще улыбнулась гостю. Мальчик был свежий и румяный, как яблочко. Так и хотелось его схрупать!

— Думаешь, врет? — спросила она, когда Боратынской ушел.

— Все литераторы врут. Это их профессия. — Арсений начал расхаживать от окна к столу. — Не знал бы я его дядю, топал бы он сейчас по плацу, а не в штабе груши околачивал. Однако, — генерал резко завернул у этажерки с книгами, — проверить стоит. Но так, чтобы никто не заметил нашего интереса. Ты, кажется, хотела прокатиться в Вильно…

— Да, — начала с воодушевлением Аграфена, — там галантерейные лавки, не чета Гельсингфорсу! Что такое шведские тряпки против французского белья? — Она осеклась и уставилась на мужа глазами-блюдцами. — Ты хочешь отправить меня на разведку? Сенечка! Я тебя умоляю! Пошли меня с тайной миссией! Не пожалеешь!

Буря ее восторга насмешила генерала.

— Никаких разведок. — Он сел обратно за стол и знаком приказал супруге налить еще чаю. — Просто прогулка. С тобой поедет мой адъютант Львов, смышленый малый. И этот шалопай. Куда ж его девать?

Одесса.

Угол Ришельевской и Дерибасовской напротив театра был местом сбора извозчиков. Ветер с моря трепал их широченные армяки, стянутые в поясе сафьяновыми ремнями, и норовил сдуть высокие шляпы, удерживавшиеся на головах одной тяжестью медных пряжек. Кучер Береза, мужик осадистый и крепкий, проезжался шагом вдоль фасада гостиницы Рено, смекая раньше других подцепить седока, буде тот выйдет из дверей. С час ему не везло, дело близилось к полудню, и стоило на минутку заглянуть к Папе-Косте, где извозчикам перепадало по кружке пенного: не зря они на все лады хвалили пассажирам греческий трактир.

Береза уже было поднял кнут, когда рама на втором этаже хлопнула и на балкон выскочил босой всклокоченный постоялец в одной рубахе.

— Эй, ты! — закричал он самым веселым голосом. — Тебе я должен пятнадцать рублей за поездки?

— Ну, мне, — насупился Береза, половчее перехватывая хлыст.

— Айда сюда! — Черномазый барин приветливо помахал рукой и улыбнулся, обнажив ряд белых, крупных, как у лошади, зубов.

— Не пойду! — Извозчик поднял вожжи, чтобы хлестнуть по спине кобылы. — В прошлый раз вы меня чертом ругнули и с бритвой бросились. Кто вас, нехристя, знает.

Барин рассмеялся.

— Не серчай. У меня тогда ни гроша не было. Я злился. А теперь мне денег прислали, и я добрый. Иди.

Мужик покряхтел, но поплелся. А вдруг правда? Постоялец встретил его в дверях пустой и, сразу видно, бедной комнаты.

— Вот тебе, друг, по шести рублей за каждую поездку. Да вперед наука: не суйся под горячую руку. Я буйный.

— Барин, голубчик, — возликовал Береза, — а сегодня никуда везти не надо?

Пушкин поскреб в затылке.

— Покатаемся?

Сначала Береза провез черномазого нехристя по Ришельевской, кругом по Соборной площади, по Екатерининской улице, потом ему одному ведомыми закоулками вырулил к спуску в Карантинную гавань, а там уже мимо подернутых первой зеленью склонов. Слева от них тихо вздыхало море. Прибойная волна перекатывала обломки досок, строительный мусор и целые бревна, разбухшие и почерневшие в воде. Извозчик знал, куда править, и, не задавая лишних вопросов, погонял лошадей к косе с видом на дачу Рено. Там седок должен был по своему обыкновению выйти и на час опустить коляску. Но сегодня, сделав отменный крюк, Пушкин велел возвращаться к недостроенному губернаторскому дворцу. За пару домов от него он слез и дальше побрел пешком.