он даже мельком не видел ее. В тот вечер Мор уснул в блаженном, изумительно радостном состоянии, такой радости он еще никогда в жизни не испытывал. Зато наутро проснулся в полном душевном разладе. Вчерашнюю выходку он теперь готов был объяснить и неожиданным чувством освобождения, связанным с отъездом Нэн, и желанием отомстить ей же за ее поведение, и переутомлением, и, наконец, этой нескончаемой жарой. Но какой бы ни была причина, одно несомненно – такое больше не повторится. Едва не объяснился в любви! Да как же можно было позволить себе подобное легкомыслие?

Особенно изумляло его то, насколько размягчающей, обессиливающей оказалась сама лишь мысль о влюбленности. Неужели одна маленькая фраза «я влюблен» способна столько натворить? Ведь и доказывать не надо, что все эти увлечения хороши для двадцатилетних юнцов, а в его жизни ничего подобного быть не может. К обязанностям, налагаемым браком, Мор относился очень серьезно. По крайней мере, считал, что очень серьезно. Более глубоко задуматься над такими вопросами жизнь его до сих пор не призывала. Во всем, что касалось жены и детей, он всегда был предельно добросовестным и ответственным. И ничего такого прежде не случалось, что заставило бы его усомниться в правильности собственного образа жизни. Просто не было в его буднях, таких прочных, таких устойчивых, места для подобных страстей и драм. Безумную страсть он мог представить себе разве что во сне. И вот этот сон сбылся.

Мор проснулся в тревоге. Его не отпускала мысль, что своим поступком он, возможно, озадачил Рейн, поверг в недоумение, растревожил и, может быть, даже испугал. Он не представлял, что она думает на самом деле, что чувствует, но, скорее всего, она ничего к нему не питает, кроме некоего дружеского расположения. Если это так, то и его порыв, и последующее отступление наверняка постарается вычеркнуть из памяти. В худшем случае почувствуется некая неловкость при неизбежных встречах в обществе, но это можно пережить, а потом она уедет навсегда. И все же Мору было очень досадно, что из-за него она пережила неприятные минуты. Потом, еще раз мысленно представив их последний тет-а-тет, он пришел к заключению, что наверняка сейчас она о нем думает очень плохо. И появилось искушение написать ей еще одно письмо. Но он устоял. Ранний опыт его все же чему-то научил. Написать еще одно письмо означает продолжить историю, под которой самое время подвести черту. Молчать, стушеваться, надеясь, что она все поймет правильно, – вот лучший выход.

Этим утром ему не давала покоя еще одна мысль – что будет, если она придет на матч. Эвви, несомненно, ее пригласил. Но до сих пор ее не было видно, и уже слишком поздно, так что, может быть, и не придет. Внимание его вновь обратилось к игровому полю. Дональд передал мяч полевому игроку по правую сторону от себя, сделал пробежку и почти свалил воротца. Школа облегченно вздохнула. Это был последний мяч перед заменой, и Дональд вновь должен был играть на подаче. Напряжение стало нестерпимым. Но, слава богу, приближалось время перерыва.

И тут некая фигура выступила из сумрака деревьев. Это был Бладуард. Все знали, что по таким поводам, как нынешний, он считает своим долгом совершать над своей внешностью определенного рода усилия. На этот раз его желание соответствовать моменту ярче всего сказалось в появлении белых шерстяных брюк и пиджака. Именно эти ухищрения и напомнили Мору, что Бладуард как-никак выпускник Итона. Проходя мимо, Бладуард кивнул, как показалось Мору, довольно прохладно, после чего занял место во втором ряду. Непонятно почему, но неприветливость Бладуарда задела Мора. Не особо вдумываясь, он тем не менее ценил хорошее мнение художника о себе. Мрачное чувство вины закралось в него, перейдя в горькое осознание собственной отверженности. Как будто весь мир ополчился против него.

И тут невдалеке от павильона мелькнуло что-то сияюще-белоснежное. И зарябило на границе Морова поля зрения в тот миг, когда он медленно поворачивался в противоположную сторону. Он замер и обернулся. Это Рейн шла к импровизированным трибунам по открытому травяному пространству. На ней было светло-голубое платье с широкой юбкой, над головой она держала отороченный рюшами белый зонтик и, как будто чем-то смущенная, нервно вертела его в руке, и от этого тени все время скользили по ее лицу. Глядя, как она приближается, Мор чувствовал себя так, будто сквозь него проезжает какой-то громадный автомобиль, оставляя за собой черную дыру, за края которой он в отчаянии цепляется.

Среди публики появление девушки произвело фурор. Эверарда похлопали по плечу, и он обернулся. Сидящие на почетных местах начали вставать и отодвигаться в разные стороны. Шестиклассники подхватили стулья и побежали ставить их на самые выгодные для зрителя места. Эвви засуетился, пытаясь как-то отступить, но ряд был слишком тесен. Он зацепился за ножку стула, потерял равновесие и, если бы не поддержка Хензмана, наверняка бы упал. И толпы юных болельщиков смотрели уже вовсе не на игровое поле. Они смотрели на Рейн, идущую сейчас вдоль первого ряда. Эвви прижался к стулу, чтобы она могла пройти и занять место рядом с ним. На поле, даже на поле, некоторые игроки поворачивались к трибунам и, прикрывая глаза от солнца, наблюдали за происходящим. «Замена!» – очнувшись, крикнул судья. Игроки начали меняться местами. Дональд, украдкой сделавший еще одну пробежку, находился на стороне подачи. Мяч полетел к Карду.

Перейдя поле, Кард прошел мимо Дональда. «Куколка твоего папочки!» – бросил он и побежал дальше, пританцовывая и насвистывая: «Девчонка на все пять, но любит погулять», попутно подкидывая мячик.

Дональд покраснел как рак. Глянул в сторону павильона, отвернулся и, крепче сжав биту, наклонил голову, как бы говоря – игра еще не окончена, нельзя распускаться.

Кард сделал свою излюбленную длинную пробежку и грациозно метнул мячик. Тот пулей вылетел из его руки. Дональд попытался задержать, но напрасно; повернулся и увидел, что средняя спица ворот лежит на земле. Болельщики захлопали в ладоши. Дональд еще раз повернулся и быстро пошел к павильону. На Карда он даже не взглянул.

Мор понял, что сын огорчен. И это тоже, пусть иначе, чем все остальное, мучительной болью отозвалось в нем. Рейн села рядом с Эвви, и прочие зрители тоже заняли свои места. Дональда проводили аплодисментами. Ведь его стараниями счет стал 30:1. Второй отбивающий вышел на поле. «Вот сейчас самое время уйти», – подумал Мор. Но тут какой-то преподаватель младших классов подошел к нему и начал о чем-то спрашивать. Мор отвечал механически.

Еще два раза игроки поменялись местами, и наконец настал перерыв на