Мара поднялась с кресла. Слова Эрнеста Павловича произвели на нее впечатление. Она медленно подошла к нему, осторожно взяла дымящуюся сигару и положила ее в массивную хрустальную пепельницу. Потом положила руки Гурину на плечи и замерла. На каблуках она была одного с ним роста, так что той романтики, о которой она прочла столько книг, не было. Маре не нужно было становиться на цыпочки и запрокидывать голову в предвкушении поцелуя. Их лица были на одном уровне, и Мара видела, как спокойствие и уверенность Гурина за эти несколько мгновений сменились настороженностью, напряженным ожиданием. Мара надеялась, что его руки вот-вот обнимут ее, в глазах вспыхнет огонь желания. Это и будет объяснением всех его громких обещаний. Наверное, он действительно влюбился в нее. Так бывает с мужчинами его возраста: последняя любовь, самая выстраданная, долгожданная, а может — сладкая и нежданная.

— Ты неправильно меня поняла, Мара, — медленно убирая ее руки, сказал Эрнест Павлович. — Значит, я плохо объясняю.

— Что я делаю не так? — с досадой спросила она. Закусив губу, Мара едва не расплакалась. Ей казалось обидным, что он даже не пытается поцеловать ее. Сейчас ей так хотелось этого. Даже голова кружилась, мысли выстраивались в разрозненный, нестройный ряд, и смысл их сводился к одному: ей нужны его ласки. И дело не в том, что он обещает ей безоблачную жизнь. Ей не раз предлагали всяческие блага в обмен на обладание ее телом. А этому оригиналу нужна ее душа, ее желания. Так почему же он не спешит выполнять их? Раньше Мара легко представляла себя в роли его мимолетной подружки, но с каждым часом воображение рисовало ей все более целомудренные картины. Гурин вел себя совершенно непредсказуемо.

— Я не собираюсь использовать тебя как очередную любовницу. — Его слова прозвучали ответом на ее мысли. — Это не входит в мои планы.

— И не входило?

— Не входит, понимаешь? Забудь, где мы познакомились и кто был тем связующим звеном, благодаря которому мы сейчас вместе. Все начинается сегодня, сейчас. И если ты сможешь увидеть во мне человека, которому можно доверять, на которого можно опереться, я буду рад.

Он говорил, будучи абсолютно уверенным в каждом своем слове. Он твердо решил попытаться выдернуть Мару из атмосферы ресторана, узнать ее увлечения, мечты и помочь реализовать их. Эта рыжеволосая девушка произвела на него впечатление, совершенно исключающее какие бы то ни было амурные развлечения. Сейчас перед Гуриным стояла девочка девятнадцати-двадцати лет, годившаяся ему не то что в дочки — во внучки, и он испытывал к ней нежное, трогательное чувство. Он увидел в ней родственную душу, человека, способного заполнить пустоту в его душе. Пустоту, которая образовалась после смерти Галины, после того, как единственный сын отказался от него. Три года длится этот ад, из которого Эрнесту Павловичу не помогла выбраться ни работа, ни поддержка старых верных друзей. Три года он пытался жить не своей жизнью, окружая себя молоденькими красавицами, хищницами, сразу чувствующими резкий, дурманящий запах денег, исходивший от него. И вчера, стоя в кабинете Елены Константиновны, он попросту решил в очередной раз повеселиться, согреться в лучах молодости и пусть продажной, но любви. Но Мара все перевернула с ног на голову Она оказалась не той, за кого он ее принял. Гурин видел в ней тонкое, возвышенное создание, волею жестокой, несправедливой судьбы тоже живущее не своей жизнью, вразрез со своими желаниями, истинными стремлениями. Они оба были одиноки в своем безумном, засасывающем, бездушном существовании. И как только Гурин осознал это, он твердо решил спасти невинную душу. Он дал себе обещание попробовать. Что, если она отвергнет его помощь? В любом случае, он обязан сделать попытку.

Эрнест Павлович смотрел на готовую разрыдаться Мару. Ему хотелось оберегать ее, предостерегать от неверных шагов и в то же время — баловать, делать сюрпризы, и при этом всегда быть рядом. Странные желания. Эрнест Павлович испугался, что он не будет нужен ей так долго, как это необходимо ему. Эта мысль пришла не в первый раз, но сперва она была не такой безысходной.

— Мара!

— Что? — прошептала она, не поднимая глаз. Слезы застыли и грозили скатиться по раскрасневшимся щекам.

— Сколько тебе лет? — Он подумал, что должен прежде всего узнать это.

— Мне скоро девятнадцать.

— Ты так молода. Я помню себя в твои годы. Было столько планов, столько романтических планов. Наверное, у тебя их сейчас не меньше. Я предлагаю тебе реализовать их, начав новую жизнь.

— Что это значит?

— Я должен видеть твои глаза. — Эрнест Павлович смотрел на Мару в упор.

— Хорошо, пожалуйста.

— Завтра же переезжай ко мне.

— К вам? — Мара широко раскрыла глаза и попятилась. Слезы высохли.

— Да. У меня большая квартира. В шести комнатах потеряться можно. Я часто в отъезде, а значит, своим обществом обременять не буду. Это первое.

— Есть и второе?

— Обязательно. Во-вторых, ты увольняешься из ресторана.

— Увольняюсь? — Мара остановилась, почувствовав, что наткнулась на что-то. Оглянулась — это было кресло. В него она и опустилась, чувствуя, что едва стоит на ногах. Встреча приняла такой оборот, которого Мара никак не ожидала. — И что дальше?

— Ты будешь готовиться к вступительным в тот вуз, который тебе по душе. Я возьму на себя репетиторов, все расходы. От тебя нужно только одно — учись, познавай новое, читай, забивай голову полезной информацией. Считай, что с сегодняшнего дня я твой строгий отец, которого не было рядом долгие годы. А теперь он нашелся и пытается наверстать упущенное.

— Эрнест Павлович, зачем вам это нужно?

— Это важно для меня.

— Я вам не верю.

— Оставь, девочка. Важно твое искреннее желание идти дорогой, которую я тебе предлагаю.

— Я должна подумать, — тихо ответила Мара.

— Думай, — кивнул Гурин. Он снова взял сигару, задумчиво посмотрел на нее. — Время безжалостно уничтожает все, и самое непоправимое — невозможность вернуть ни одного мгновения, ни одного поступка. Мы говорим о мелочах, огорчаемся по самым ничтожным поводам, забывая, что растрачиваем самое дорогое — время. Вот мера всему: минуты, секунды. И важно, чтобы они не были праздными, пустыми. Потому подумай хорошенько, но не слишком долго.

— Хорошо. Я отвечу через… через пару недель. И еще мне нужно посоветоваться с Евдокией Ивановной. Она мне как мать. — Мара усмехнулась. — Еще немного, и я, сирота, превращусь в девушку, у которой есть заботливые родители и все, о чем она и мечтать не могла.

— Да, так бывает. Не скажу, что часто, но все-таки бывает. — Серое облако дыма окутало Гурина. — Поговори с Евдокией Ивановной. Она умная женщина и плохого совета не даст… А теперь, если ты готова, я буду задавать вопросы.

— Логичнее было бы сначала спросить, а потом предлагать все, о чем вы только что говорили.

— Почему?