Я увертывался и скрывал до последнего и сдался, только когда мы приехали в специализированный магазин одежды «Амазонас». Тут даже идиот догадался бы, к какому именно мероприятию мы готовимся.

– Амазонас, – прочитал Бартоломью. – Мы поедем в лес?

– Ну да, – признался я. – На поиски того свирепого дедушки с рынка.

– Ну надо же! – глаза офотокоренного худреда вспыхнули. – Как это здорово! Я всегда мечтал!

Ну вот, этого я и боялся – в определенных ситуациях и местах нет ничего хуже, чем энтузиазм новичка. А южноамериканская сельва – это и место, и ситуация, и еще гарантированная могила для идиотов.

– И зря, – отрезал я со всей возможной мрачностью. – Ты думаешь, эти леса стали безопаснее с тех пор, как в них сгинул полковник Фоссет? Сильно заблуждаешься. Спутниковый телефон и джи-пи-эс-навигатор – вещи полезные, но от укуса ядовитой змеи они тебя не спасут. И для тамошних дикарей ты не белый бог, а всего лишь мишень для копья или стрелы.

– Да ладно тебе. Ты чего? – сбить с Антона радужный настрой не сможет даже зрелище пустоши, оставшейся после ядерного взрыва. – Эльдорадо… все дела. А вдруг мы найдем самого Фоссета! В смысле могилу! Это же здорово!

Я вздохнул и смирился с неизбежным.

Мы экипировались окончательно, прикупили у очередного друга Лопеса два новеньких винчестера и несколько коробок патронов. Документы, сотовые и прочие связанные с цивилизацией ценности сдали на хранение в гостиничный сейф, плотно пообедали в «Первой поправке» и двинулись в путь.

Эквадор – страна удивительная, на небольшой площади скучено столько всего: и высоченные горы с вулканами, и прибрежная низменность, и совершенно дикий глухой лес.

Час езды по Панамериканскому шоссе, и после городка Амбато мы сворачиваем на более скромную дорогу. Еще час тряски и пыли, и в другом городке, Пуйо, мы останавливаемся, чтобы взять проводника. К нам в джип садится крепкий меднокожий парень, снаряженный рюкзаком и древним ружьем.

Мы знакомимся – парня зовут Сулема – и едем дальше, уже через чащу, по узкому грязному проселку.

– Да, мы знаем, что там кто-то живет, – сказал Сулема, когда я спросил его об обитателях земель на Пастасе. – Но они чужаки, не из наших, и не из Макаса, не из Уамбоя. Мы не знаем, откуда они пришли. Старшие и священники говорят, что с ними не стоит иметь дел. А сами они у нас не появляются. Я видел только одного – старый, в шляпе, какие носят саласака. Говорят, что у них там какой-то храм, уцелевший даже не со времен инков, а еще с более ранних. Храм проклятый, и служат в нем не Господу, а дьяволам. Я в это не очень верю, но многие верят. А вот теперь все точно узнаю…

Сам он признаков страха не выказывал, но ясно было, что местные побаиваются прятавшихся в сельве типов.

Через джунгли мы ехали, а точнее, продирались, часа два. Дорога была довольно широкой, чтобы могли проезжать грузовики, но этим ее достоинства и ограничивались. Глубокие ямы, лужи, торчащие из земли корни – все эти «радости» встречались на каждом метре.

Вдоль обочин вздымались две зеленые стены, сверху кроны деревьев смыкались, и создавалось впечатление, что мы катим по тоннелю. Внутри джипа было жарко, мы обливались потом, но окон не открывали – еще успеем покормить здешних летучих кровососов.

А затем дорога уперлась в мост, перекинутый через неширокую, но довольно бурную реку.

– Пастаса, – объявил проводник и широко улыбнулся. – Приехали.

Чтобы снести к воде лодку, пришлось вылезти из машины и взяться за мачете. Тут-то Бартоломью довольно быстро осознал, что сельва – это вовсе не романтическое приключение, описанное в детских книжках. Помаши-ка тяжелым клинком при тридцатиградусной жаре и стопроцентной влажности – мигом вспотеешь и проклянешь все на свете.

Мы отвели джип от дороги и замаскировали в зарослях, чтобы никто из проезжающих мимо его не заметил. Сулема попытался нас уверить, что здесь не принято брать чужие вещи, на что Лопес мрачно усмехнулся и сказал, что «люди разные бывают».

Перекусили консервами, распихали шмотки по рюкзакам, погрузились в лодку и поплыли.

– Да поможет нам святая Барбара, – сказал проводник, едва мы отошли от берега, и широко перекрестился.

Почему он помянул именно эту тетеньку, откровенно говоря, не знаю.

С первых же метров на воде Антон принялся щелкать «лейкой» и радостно повизгивать. Осудил бы его за это только глупец – на человека, впервые попавшего в экваториальный лес, тот производит колоссальное впечатление.

Грандиозные деревья, чьи стволы торчат прямо из воды, яркие огромные цветы, и множество самых разных тварей: верещащие обезьяны, вопящие птицы, квакающие лягушки и молчащие всякие прочие вроде ленивцев, пауков, кайманов, змей, ягуаров и летучих мышей.

Настоящее царство жизни, в котором лишиться собственной жизни проще, чем кошелька – в арабском районе Парижа.

– А пираньи тут есть? – спросил Бартоломью, сфоткав едва поднимавшиеся над водной гладью крокодильи глаза.

– Возьми нож, – посоветовал я. – Сделай надрез на пальце. Сунь в воду. Через полчаса вынь. Если палец откусили – значит, есть. Если не откусили – значит, нет. Но в любом случае руку тебе после этого придется ампутировать, а рану прижечь, чтобы не допустить заражения крови.

Наш худред посмотрел в мои добрые честные глаза и неуверенно предположил:

– Ты шутишь?

– Ни в коем случае, – уверил его я. – Я серьезен, как стая гробовщиков.

Но Антон мне не поверил, и правильно сделал – есть у меня такой грех, люблю я глумиться над людьми.

Плыли мы всего с час, а потом начали искать место для стоянки.

Темнота наступит, как обычно, в шесть часов, а двигаться через джунгли во мраке рискнет только самоубийца или родившийся под кустом индеец. Так что мы причалили, заметив более-менее ровный участок. Сулема осмотрел его на предмет всяких опасных тварей, дал добро, и работа закипела.

Вновь пришлось браться за мачете – слегка проредить заросли и добыть дров. Костер разожгли так, чтобы огня не было видно со стороны реки, поставили палатку и принялись готовить ужин.

– Не нравятся мне эти места, – признался Лопес, когда с едой было покончено. – Вроде бы тоже Эквадор, родина, но я не могу любить их так же, как Кито, Куэнку или побережье…

– Это потому, что ты живешь в городе, привык к нему и не знаешь другой жизни, – рассудительно заметил Сулема. – Проведи ты в сельве хотя бы год, не захотел бы ничего другого.

– Не сомневайся! – фыркнул коллега. – За этот год я бы порос мхом и отдал бы душу богу!

Перепалка между ними тянулась какое-то время, вялая, точно дежурная ссора в семье с тридцатилетним стажем. Темные джунгли вокруг нас молчали, и тишина действовала на нервы сильнее, чем рев, визг и писк. За кругом света от костра сгущался мрак, из которого выступали лишь силуэты ближайших деревьев, и казалось, что из этого мрака за нами следят.