– Я поняла. Только… – Ангелика сделала небольшую паузу. – Только будьте осторожны. Он на своей земле, где его предки жили веками, а вы чужаки, пришельцы, и вам можно рассчитывать только на себя.

– Ничего, не боись. И не таких обламывали, – заявил я тоном Александра Македонского, собравшегося разбить очередного недруга. – Как только все сделаем, я тебе позвоню.

Мы попрощались, и я положил трубку.

Заход в Сеть принес мне новое письмо от шефа, снова с какого-то неведомого ящика, на этот раз – на киргизском серваке. Разлюбезнейший наш Арнольд Тарасович не прислал мне ничего, сообщил только, что они все заняты, и что битва не на жизнь, а на смерть продолжается.

Ну и пускай – у нас своя драка.

К завтраку я вышел одним из первых, и только через пятнадцать минут в буфете, где нас кормили, объявились Бартоломью и Лопес, оба помятые, невыспавшиеся, но одинаково довольные.

– Привет, дружище! – заорал коллега еще с порога. – Доброе утро! Ты не представляешь, чего лишился!

– Представляю, – ответил я с ухмылкой. – Фантазия у меня работает хорошо.

– Вот хитрец! – рассмеялся Лопес. – На кривой альпаке к тебе не подъедешь! Эй, где мой кофе?!

– Ну что, ты удовлетворен? – спросил я у Антона.

– Ну да, – ответил тот. – Спина, правда, болит… царапины остались, наверное.

– Ничего, боевые раны. Гордись!

Он кивнул и отправился к стойке, на которой сервировали шведский стол.

Через пять минут они оба сидели за одним столом со мной, Бартоломью жевал омлет с сыром, а коллега хлестал черный кофе и в подробностях рассказывал о вчерашнем вечере.

– Да, кстати, – сказал он, закончив перечислять достоинства собственной подружки. – Я узнал, где можно найти того старика. Сегодня утром позвонил мой приятель из полиции. Старика зовут Хесус Ромеро и обитает он рядом с Пласа-де-Сан-Франсиско. Так что сегодня же ты побеседуешь с ним по душам, мой друг, не сомневайся!

С приятелем из полиции мы встретились спустя час на той же рыночной площади. Он кивнул в ответ на наши приветствия и неразборчиво назвал свое имя. Обменявшись парой слов с Лопесом, приятель повел нас в паутину улочек, спрятанную за монастырем, который и дал имя площади.

Я заблудился через двести метров, Антон потерялся еще раньше.

Мы преодолели один за другим несколько поворотов, миновали проход между двумя домами, что едва не падали друг на друга. Прошагали узкой улочкой, где несколько пожилых дамочек индейской национальности уставились на нас удивленно и почти свирепо. Сделали еще поворот и оказались в переулке размером с автобусную остановку.

– Здесь, – сказал провожатый и постучал в дверь дома, что находился справа от нас.

Та открылась, в щели показалось испуганное морщинистое лицо.

Полицейский наш прорычал что-то на языке, который никак не мог быть испанским, и последовал короткий, но насыщенный разговор.

– Дедули тут нет, – сообщил нам Лопес, жуя сигарету. – Упорхнул, засранец. Еще вчера улетел. Уехал к родственникам. Куда – этот каньярис не знает…

После недолгих переговоров нас впустили в комнату, которую снимал Хесус Ромеро. Немолодой индеец из племени каньярис, владелец дома, открыл дверь своим ключом и отступил в сторону. Глазам нашим открылось вытянутое, похожее на гроб помещение.

Койка, застеленная тонким одеялом, раковина у стены, тумбочка с радиоприемником, древний шкаф, старый половик и занавеска цвета пепла на окне – вот и вся обстановка.

– Пат-пат-патрясающе! Да этот дряхлый саласака был аскетом, – заметил я, когда мы осмотрели комнату и не нашли вообще ничего – никаких личных вещей, никаких следов того, что тут кто-то жил.

Хозяин дома булькнул нечто сердитое.

– Наш друг каньярис считает, что Хесус Ромеро не был саласака, – перевел Лопес. – Интересно, почему? Сейчас я с ним поговорю как следует и все выясню, не сомневайтесь.

Он сбил шляпу с пером на затылок и принялся за расспросы.

– Точно этот старикан ничего не знает, но утверждает, что саласака не живут в сельве, – сообщил коллега, выслушав длинную и сбивчивую речь хозяина дома. – Что тот, кто обитал у него, лишь выдавал себя за уроженца этого племени, а якшался со всяким сбродом. Что он жалеет о том, что пустил того на порог и что теперь пригласит священника, дабы тот заново освятил комнату.

– А генерал Орельяно упоминал «отбросы из племени саласака», – сказал я. – И еще… Пастасу… Что это такое?

– Река на юго-востоке страны, как раз в сельве, – Лопес посерьезнел. – Кто живет в тех местах, я не знаю, но это можно выяснить. Так, я попробую уточнить у этого типа…

Но на все дальнейшие расспросы старый каньярис лишь тряс головой и пожимал плечами. Всем видом показывал, что ничего не знает, и что вообще – пора бы незваным гостям и честь знать.

Мы выбрались из дома, из переулка, а затем и из трущоб.

– Спасибо, Игнасио, – сказал Лопес нашему провожатому, тот кивнул и затопал прочь. – Сейчас позвоню одному человеку, он отлично разбирается в лесных делах и тамошних индейцах.

То, что сообщил спец по сельве, заставило меня призадуматься.

На Пастасе действительно нет селений племени саласака, вообще каких-либо деревень в том районе не зарегистрировано, земли считаются необитаемыми. Но по слухам, в тех местах живут некие люди, избегающие всяких контактов с властями, причем неясно, откуда они взялись – то ли из населенных районов Эквадора, то ли из соседнего Перу.

Проходящую через джунгли границу невозможно перекрыть наглухо.

– Ну что, дружище, – сказал я, проникновенно посмотрев в темные глаза коллеги. – Надо бы нам туда прогуляться. Готов поклясться чем угодно, тот червивый гриб, что встретился нам на рынке, сейчас именно там. Возьмем его за жабры – жизнь наладится, не сомневайся.

Услышавший любимую присказку Лопес минут десять виртуозно ругался, поминая сумасшедших гринго из России, собственную глупость и доверчивость, а также лесных колдунов в драных штанах. Испанский язык в плане божбы ничуть не уступает русскому, и латиноамериканцы умеют им пользоваться, поэтому я слушал «выступление» с искренним восхищением.

– Уф, – сказал коллега, несколько утомившись, после чего снял шляпу и принялся ей обмахиваться. – Ты понимаешь, что это не прогулка по подготовленной для туристов трассе? Что нам придется купить тысячу вещей, начиная от одежды и заканчивая лодкой и оружием?

– Понимаю, – ответил я. – И деньги у нас есть.

Вот и пригодятся те денежки, что имеются на карточках у меня и Бартоломью.

– Ну, тогда пошли, – Лопес улыбнулся и водрузил шляпу обратно на голову.

Последующие три часа оказались заполнены лихорадочным шопингом.

Мы стали обладателями кучи барахла, в числе которого была лодка на тележке для буксировки, палатка, спальные мешки, запасы консервов, медикаментов и всего прочего, что может понадобиться отправляющемуся в сельву человеку. Антон замучил меня вопросами – что это все означает и не собрались ли мы завести собственную лавку туристических товаров?