– И то и другое. Не тяни жилу, генералишка!

– Она – генерал. Вот и все причины.

– Даня, я все-таки не понимаю тебя, – вежливо сообщила Катя.

– Да нечего тут понимать. Я на ее месте сдох бы, а в другую команду не попросился. Могу объяснить, если до сих пор не понятно…

– Дуй, умник! – выпалила Тэйки.

– Ладно. Вы ведь знаете нашу публику. Мы, конечно, люди, но наполовину – настоящее зверье. Никого не ценим, ничего не ценим, только свою стаю, в смысле команду. И если кого-то признали вожаком, генералом, старшим, то дороже этого ничего нет. Генерал может лишиться команды, да, тогда он сам – команда. Один-единственный человек. Только он дерьмовая команда и людьми, если по уму прикинуть, не обрастет. Во-первых, раз генерал одну команду профукал, то и другую может профукать, а люди в это моментом врубаются. Во-вторых, у Кати спросите, она лучше скажет. Она говорит, раньше семья была как семья, а теперь по-другому. Ну, я тоже кое-что про родителей, про своих помню… Короче, имелась у тебя семья, то бишь команда, и нет ее. Притом сам ты и виноват, ведь ты сам решал, как всем жить, что делать, куда соваться, а куда не соваться, кому спустить ошибочку, а кого прижать. Выходит, ты-то свою семью и убил. Так? Так. Теперь попробуй, заведи новую. Решись на такое дело! Поэтому один генерал под другого не пойдет, если только жизнь не сломала его вконец, а Кикимору она еще не сломала, я же вижу. И харчей ни у кого не возьмет. Разве, может быть, боезапас… И одна ходить будет, пока не окочурится или генералом быть не перестанет. В общем, Катя, подойдешь к Кикиморе, пожалеешь ее, звать под меня примешься, и только смертно ее оскорбишь.

– Ну, вы, генералье, особый народ, – отозвалась Тэйки, – психи, правду сказать.

Катя думала, до чего Кикиморе должно быть больно. За полгода она потеряла трех парней из своей команды и превратилась в генерала-без-войска. Один за другим ее ребята гробились в самых нелепых обстоятельствах. Последнего убил скоротечный грипп – никакая магия от этой дряни не помогает…

Катя мучилась чужой болью.

– Кстати, Немо, если не трудно, вот тебе два автоматных рожка, и сходи к Кикиморе. Патроны она возьмет… Сходишь?

Немо кивнул.

– А потом отправишься к колдунцам, сторгуешь игрушки для Гвоздя. Отдашь им за это «черную радугу» и какао… и… один ствол. Должно хватить.

Тэйки он отправил за элементами питания для обогревателя, вручив ей два автомата и целую груду патронов к ним.

– Катерина, ты пойдешь к обувщикам и одежникам. Но не сразу, а через пару минут. У меня к тебе есть дело, и не надо, чтобы кто-то нас слышал.

Катя изумленно уставилась на него: когда это Даля скрывал свои планы от команды?

– Насчет Гвоздя? Собираешься опять приковать его?

– Не собираюсь. Нет. Слушай меня внимательно: никто из команды ни слова, ни звука не узнает из нашего разговора. Обещаешь?

– Обещаю, – ответила она серьезно.

– Я… дал слово Гвоздю разоружить вместе с ним одну финтифлюшку. И могу не вернуться.

– Почему? – непонимающе уставилась на него Катя, и генералу была приятна ее вера в его всесилие.

– Серьезная вещь. Пятьдесят на пятьдесят, прихлопнет она нас или поддастся.

Катя осуждающе покачала головой. На лице ее было написано: «А оно того стоит? Не думаешь ли ты, голубь, что команда важнее любых финтифлюшек?»

– Оно того стоит, Катерина, поверь мне на слово. И потом, я уже обещал. Не стоит со мной спорить, только время на трынделово изведем. Я знаю, о чем ты скажешь, а ты все мои ответы знаешь. Просто слушай меня, да и все. Если я не вернусь, генералом будешь ты, или все втроем идите под Кикимору.

– Но… Тэйки?

– Во-первых, она не может. Во-вторых, она пошумит-пошумит для форсу, а потом признает… Кикимору. Тебя – не знаю… Как себя поставишь.

Катя посмотрела на генерала ошарашенно. Мысль о власти ее явно пугала. И Даня понял это:

– Короче, под Кикимору, и баста. Ждите нас с Гвоздем не больше десяти дней.

– Когда выходите? – смирившись, пролепетала Катя.

– Недели через две. А теперь давай займемся делами…

К вечеру команда благополучно вернулась в Москву. Уже в темень, подъезжая к улице Грибальди, Даня почувствовал, до чего ж его колотит. Слишком много вбухано в Гвоздя сил, времени и нервов. Если с ним сейчас не все в порядке, это будет самым серьезным поражением Дани за всю жизнь.

Затевая рискованную бодягу полтора месяца назад, генерал даже отдаленно не представлял себе, сколько грязи придется скушать ему лично, да и каждому в команде. Дело казалось ему хоть и неприятным, но довольно простым…

У Дани были очень быстрые руки. Пальцы – тонкие, ловкие… После той летней ночи, когда его команда взяла гоблинского мага, а потом прикончила его, генерал со своими людьми переселился к Гвоздю. Подъехав к его убежищу на двух тягачах, они долго подавали сигнал, но хозяин все никак не открывал им. Потом все-таки впустил.

Гвоздь встретил Данину команду, стоя на четвереньках и задорно похихикивая. Ему было чертовски хорошо, он чувствовал себя на пять с плюсом, и едва-едва оторвался от своего кайфа, чтобы открыть перед Даней все потайные двери. На большее его не хватило. То есть его не хватило даже на простое «здрасьти». Но на четвереньках он еще держался.

Катя опустилась на колени и погладила его.

– Бедный ты мой…

Даня на секунду закрыл глаза. «Врал мне, гад, да еще как врал! Если это всего-навсего траб, тогда я – каган гоблинский. Нет, ребята, это никакой не траб. Это, ребята, радужная пыль… Если только наш дурень не вмарусил туда еще какую-нибудь самокатную примочку для пущего кайфа. С него станется».

– Помоги-ка мне, Немо.

Они ухватили тело Гвоздя и забросили на плечо. Тот даже не мурлыкнул. Все мышцы его пребывали в состоянии глубокого сна, а рожу перекашивала кретинская улыбка.

– Стой! Только не ногами вперед, мля…

Они внесли Гвоздя в кабинет и аккуратно положили на железную койку, стоявшую тут с тех далеких времен, когда сам Даня жил у Гвоздя и числился то ли учеником, то ли помощником, то ли компаньоном.

– Пригляди за ним, чтоб не брякнулся.

Даня вышел, порылся в тюках с барахлом и, наконец, отыскал нужную вещь. Вернувшись, он застал Немо уговаривающим Гвоздя не прыгать с койки на пол и не драться.

Вот тогда-то Дане и понадобилась вся быстрота пальцев, на какую он только был способен.

Чинк! – щелкнула железка о железку. И Гвоздь обнаружил себя прикованным к железной койке наручниками. Он подергал левой рукой и убедился: это правда, это ему не привиделось. Машинально он дернулся еще раз. Кретинская ухмылка начала сползать с его лица.