Избавившись от коз, Паломник пошел дальше, радуясь, что ему больше не приходится постоянно наблюдать за сварливыми и непослушными животными – теперь у него было две с лишним тысячи быров и сто пятьдесят германских рейхсмарок, можно сказать, что он почти окупил то, что потерял на таможне, – и еще у него были ткани, почти тонна, которые тоже можно продать. Вообще-то ткани можно было продать и на самом приграничном рынке, там покупали все, но Паломник не торопился, и делал правильно. Ибо если у тебя есть знакомые торговцы в самом городе, которые поставляют ткани на фабрики, то они тебе дадут явно больше, чем перекупщики на рынке. В торговле действовали правила, схожие с правилами проведения спецопераций, – и одно из них было «не спеши».

Шумный гомон рынка сменился гомоном городским – дорога резко сворачивала влево, переходя из шоссе в главную улицу Доло Одо – улицу Негусси Негуса, царя всех царей, главы государства и поводыря амхарского народа. Она была единственной в городе, которая относилась в категории «штрассе», то есть была бетонной и позволяла поддерживать приличную скорость. Остальные были замощены щебнем, политым совершенно расплавившимся на жаре гудроном. С расплавленным гудроном перемешалась пыль, которую ветер нес с гор, превратив дорогу в нечто мягкое, чуть поддающееся под ногами…

Взглянув вверх, Паломник свернул с дороги, потому что по ней шли машины и его мулам с товаром угрожала опасность. Он помнил этот город наизусть, его улицы, его дома, потому что для операции «Львиная грива» составили настоящий трехмерный макет города, изготовленный на основе спутниковых снимков. Он знал, что вон там, за ничем не отличающимся от других забором, полицейский участок, а вон там – то, что аналитики определили как местный бордель. Ему надо было пройти около километра, прежде чем инфильтрация будет считаться завершенной.

Пройдя со своими мулами по короткой улице, где все здания, что жилые, что нежилые, были обнесены глухими высокими заборами, он свернул налево, на еще более широкую улицу, идущую параллельно штрассе. Здесь были приличные дома, и в каждом первый и второй, а иногда и третий этаж были заняты под торговлю. Это была Берлинская улица, Берлинен-штрассе, названная так в честь столицы страны – покровителя государства, в Доло Одо она считалась главной торговой. Несмотря на ширину, пробираться по ней было сложно из-за пробок, но пробки были обусловлены тем, что водители грузовиков подъезжали и разгружались, перекрывая половину дороги. Здесь было почти так же, как и на границе, – рев дизелей, какой-то стук, крики и ругательства, наверное, на всех языках мира…

Протолкавшись через вавилонское столпотворение примерно до середины улицы, Паломник заметил нужную ему вывеску. Она была слева, и на ней было написано: «Доронго. Колониальные ткани, оптом и в розницу. Низкие цены».

Пришел…

Остановив мулов, Паломник подошел к одному из окон первого этажа, расположенному высоко от земли, стукнул один раз. Он знал, что здесь находится контора хозяина…

Через несколько минут лязгнул засов, на улицу через ворота, похожие на гаражные и ведущие на склад, вышел хозяин. Нетипично высокий для амхарца, с чистыми чертами лица и явно как минимум половиной европейской крови в жилах. Он был одет не в национальную одежду, а в джинсы и коричневую рубашку, наподобие армейской, которую он носил с расстегнутым воротом. В расстегнутом вороте проглядывала золотая цепь, подтверждая богатство и деловую хватку ее обладателя.

– Селам[40], – поприветствовал он путника, бросив быстрый взгляд на груженных огромными мешками мулов.

– Селам нех вей[41], – ответил Паломник на том же языке.

– Де ха нех?[42]

– Де на, най[43].

Амхарский торговец еще раз посмотрел на Паломника, на мулов, которых он привел сюда, словно решая, стоит ли иметь с ними дело. Потом кивнул:

– Ин кван де на мета[44].

Инфильтрация состоялась…

Капитан корабля Массимо Манфреди сильно ошибся в оценке молодого хлыща, сapitano di fregata Мануэле Кантарелла, одного из офицеров Дечима МАС. Как потом оказалось – недооценили его и нескольких других офицеров не он один, но это его не извиняло.

Небольшой, грязно-бурый, покрытый тонким слоем пыли и грязи по самую крышу колониальный «Фиат»[45], протолкавшись через суету улиц и удачно миновав стоящий на перекрестке бронетранспортер, подкатил к одной из лавок, расположенных в северной части города, там же, где и итальянский разведывательный центр. Лавка была обычной, совершенно не отличавшейся от десятков других, таких же. Первый этаж четырехэтажного здания песочно-желтого цвета, когда-то роскошного, с большими и широкими закрытыми террасами перед каждой квартирой, с тарелками спутниковых антенн на крыше как остатками былой роскоши, с чашей фонтана во дворе, в который новые хозяева этого некогда прекрасного города мочились и испражнялись. Когда-то давно проезжую часть от тротуара и стоящих прямой линией домов ограждали роскошные каштаны и липы, теперь деревья спилили, частично на дрова, частично – военные, чтобы простреливать улицу, и от роскошных зеленых великанов остались только пни. Не больше осталось и от деревьев, в которых когда-то утопали дворы этих домов, давая благословенную тень жителям этих домов. Они уже проиграли эту войну, и стоящий на перекрестке обвешанный противогранатными решетками бронетранспортер, настороженные солдаты, смотрящие в разные стороны с оружием наготове, ничего уже не изменят. Цивилизация ушла отсюда, уступив место дикости и варварству, вони, крови и эпидемическим болезням под завывание муллы с минарета. Все, финиш. Баста. Финита ла трагедия.

Человек, одетый, как небогатые местные, работающие в пустыне, – грубой работы грязные джинсы, высокие армейские ботинки-берцы, брезентовая куртка нефтяника, арабский платок-шемах на лице – оставил свою машину у тротуара, прошел к нужной ему лавке, настороженно озираясь по сторонам. Нападения можно было ждать с любой стороны – особенно если узнают. Что ж, на этот случай у него была «Беретта-93», автоматический пистолет с длинным стволом и двадцатизарядным магазином, способный стрелять очередями, он был заткнут за пояс сзади-справа. Если и это не поможет – в карманах лежали осколочные гранаты, и человек этот был готов не раздумывая применить их, даже если это угрожало бы его собственной жизни. Странно, но даже так, на первый взгляд на улице, он не казался итальянцем. Скорее русским… да, русским. Итальянцы даже сейчас, в изуродованном гражданской войной городе, не могли отказаться от своей разболтанности, необязательности и неистребимого пристрастия к la dolce vita – сладкой, вкусной жизни. Что говорить – если он заметил, как стоящие у БТР солдаты передают друг другу небольшую, оплетенную соломой бутылку с молодым вином… и это на дежурстве, когда в любой момент на крыше может появиться гранатометчик хабр-гадир или того хуже – Союза исламского освобождения. А вот этот человек был похож на русского… Упругая, целеустремленная походка, настороженный взгляд из-под завесы шемаха, постоянная готовность к действиям. Он был как лучшие из русских поселенцев, которые гнутся, но их почти невозможно сломать… те самые упрямые, как ослы ублюдки, которые покорили Восток с двадцатизарядными «маузерами» в руках… Ублюдки, не ценящие ни свою, ни чужую жизнь и смело бросающие вызов самому Богу, как бы он ни назывался… судьба могла их бить и бить, но им было на это плевать, они не сворачивали с пути до тех пор, пока ни умирали. Впрочем, он и на самом деле был русским… наполовину, по матери. Его отец привез жену из России… точно так же, как это сделал князь Джунио Валерио Боргезе, легендарный Черный князь[46], много лет возглавлявший Дечима МАС и сделавший ее тем, чем она была сейчас. Глобальной угрозой.