– Это Мила, – уверенно произнес он. – Господи Иисусе, она все-таки сделала свой выстрел!

Гостиница «Берлин»

Станислав

Июль 1944 года

– И правильно ли я понимаю, мой дорогой гауптштурмфюрер, что хотя вы считаетесь признанным знатоком хороших вин, сами вы капли в рот не берете?

– Совершенно верно, господин генерал, – подтвердил Салид бригаденфюреру Мюнцу, командиру 12-й танковой дивизии СС, – это действительно так. Моя вера запрещает употреблять спиртное. Такова воля Аллаха. С другой стороны, для любого араба обязанность принимать гостей – почетная. Так как же совместить эти кажущиеся противоречия? Моему отцу, человеку могущественному и влиятельному в Палестине, пришла в голову блестящая мысль: он поручил своему сыну узнать о вине все, что только можно, и тем самым получить возможность принимать искушенных европейцев в нашем доме так, как они привыкли, чтобы они при этом также чувствовали тепло палестинского гостеприимства. Я взялся за порученное дело со всей ответственностью. Когда в восемнадцать лет я приехал в Германию, чтобы учиться и еще больше укреплять связи между нашими народами, я смог выкроить время, чтобы продолжать заниматься любимым делом.

Молодой офицер был душой общества. Даже нацистов тянет к звездам, а Салид был самой настоящей звездой. Худощавый и привлекательный, в элегантном черном мундире с двумя молниями в петлице рядом с изображением ятагана, символом 13-й горнострелковой дивизии, в наглаженных бриджах, сапогах, начищенных до блеска, в белоснежных перчатках, с церемониальным кинжалом, сверкающим в свете свечей, озаряющих сад гостиницы «Берлин», лучшей в Станиславе, он являл собой образец мужской красоты и экзотики, но в первую очередь его выделяла феска. Кроваво-красная, со стилизованным орлом, распростершим крылья и сжимающим свастику, над белым эсэсовским черепом с костями, украшенная щегольской красной кисточкой, она придавала Салиду сходство с восточным владыкой, воином-принцем из страны великой белой пустыни. И тот факт, что на его счету имелось множество убитых евреев, определенно являлся большим плюсом.

– Значит, сегодня вечером вина выбирали вы? Это было до или после того, как вы уничтожили в горах отряд бандитов Бака?

На самом деле после. Мы вернулись с задания, я вошел в гостиницу и обнаружил винный погреб, до сих пор не тронутый превратностями войны. Не могу сказать, что собранная здесь коллекция представляет собой что-то из ряда вон выходящее: неплохо представлены красные французские вина, белые немецкие – похуже, и есть кое-что весьма интересное. Полагаю, вкусовые рецепторы подарят вам своеобразные ощущения.

– Ганс, Ганс! – окликнул бригаденфюрер доктора Гределя. – Где ты нашел этого парня? Он просто прелесть!

Здесь присутствовало все руководство комиссариата, разодетое в соответствии с последней нацистской модой. Это были могущественные люди, администраторы и военачальники, повелители всего того, что осталось от принадлежавшей рейху Украинской империи. Рядом с черными парадными мундирами СС можно было увидеть безукоризненно скроенные смокинги, естественно, белые, поскольку на дворе стоял разгар лета.

– У этого парня самый образованный нос в Европе, – заметил кто-то, и гауптштурмфюрер Салид скромно кивнул, принимая комплимент.

– Особенно хорош этот нос для того, чтобы вынюхивать евреев! – подхватил кто-то другой, и его слова были встречены общим смехом, к которому примешивалась доля грусти, поскольку все понимали, что те дни, когда можно было открыто говорить о самой священной миссии рейха, подошли к концу.

– Вы даже сами не представляете, насколько это верно! – с гордостью заявил обергруппенфюрер СС Гредель, с моноклем, а также с элегантным мундштуком из слоновой кости. – Салид один из самых целеустремленных и деятельных проводников нашей политики в особой группе «Д». Он трудится без устали, не жалея себя. Всегда и везде двигаться вперед и только вперед! Воистину им движет его Аллах!

Рукоплескания, скромно принятые молодым арабом.

Происходящее очень напоминало последнюю ночь на борту «Титаника». Все понимали, что их ждет холодный черный океан. Через неделю, а то и завтра «катюши» 2-го Украинского фронта выпустят миллион реактивных снарядов, которые ревели словно привидения под кнутом палача, за что немцы прозвали их «сталинскими органами», а затем последует грохочущая гусеницами неизбежность в лице тысячи тридцатишеститонных танков Т-34, против которых бедняга Мюнц и его коллега генерал-лейтенант фон Бинк, командир 14-й мотопехотной дивизии, могли выставить лишь четыреста Т-IV да несколько штурмовых орудий «Штуг-III». Остановить русских не представлялось возможности. Они были неумолимы. И это мрачное ощущение предопределенности висело подобно грозовой туче над погруженным в темноту спящим садом, освещенным свечами и оживленным четырьмя скрипачами, которые с необычайной чувственностью исполняли Рахманинова. Собравшиеся здесь прекрасно сознавали, что очень скоро им придется спешно уносить ноги через Карпаты в Венгрию, чтобы там продолжить бесполезное сопротивление. Или умереть здесь, как того требовали обстоятельства.

– Итак, гауптштурмфюрер, – с несвойственной ему откровенностью заявил Гредель, – откройте же наконец, что вы для нас приготовили.

– Разумеется, доктор Гредель. Господа, начну с бесподобного «Лафройг» урожая 1899 года, разлитого компанией «Макки». Одно из лучших шотландских виски наших врагов-англичан. Как оно оказалось здесь, я понятия не имею. Потягивайте его медленно, можно с добавлением льда. Обратите внимание на высокую плотность, на аромат дыма и тумана, на, если так можно выразиться, «бурый» привкус. Но воспользуйтесь виски только для того, чтобы раздразнить вкусовые рецепторы и насладиться яркостью первого знакомства. Самая сокровенная моя мечта – после того, как мы одержим победу в этой войне, на одну ночь нарушить строгие требования своей религии и окунуться в прелести шотландского виски, предпочтительно в своем собственном замке в Глазго; однако до тех пор этот напиток лучше вкушать в микроскопических количествах.

– Я не понимаю ни одного слова из того, что говорит этот парень, – с восхищением пробормотал танкист Мюнц, – но, видит бог, его дух мне нравится.

Далее, к бифштексу из говядины, откормленной украинской пшеницей, я предлагаю великолепное «Шато Шалон» урожая 1929 года. Тот год выдался замечательным, с холодной зимой и восхитительными весной и летом. Несомненно, это вино – украшение сегодняшнего застолья, и мне не хотелось подавать его так рано, однако шеф-повар сообщил мне, что согласно древней традиции бифштекс должен подаваться перед дичью и рыбой.

– Это же в корне неправильно, – заметил Мюнц, – подавать дичь до говядины!

Это было преподнесено как шутка, и все рассмеялись, в том числе и Салид, и молодые украинки, любовницы немецких офицеров.

– Далее, к дичи, – продолжал Салид, – я рад подать «Густав Адольф Шмитт Нирштейнер Хейлингенбаум» урожая 1937 года. Конечно, его нельзя поставить в один ряд с двумя предыдущими напитками, но если смотреть на него, охлажденное, как на легкий отдых, вы найдете его вполне приемлемым. Я вовсе не хочу сказать ничего плохого про традиции германского виноделия, просто мне пришлось исходить из того, что имелось в наличии.