— Начинать новый поход с казни я не стану, — заявил он воеводам. — С них достаточно будет изгнания из княжества.

— Но, князь, все войско требует казни, — возразил Лисич, выбранный главой Войскового суда.

— Передайте войску, что если этих двоих казнят, то оно поплывет в поход без меня. Мои боги лишат меня удачи, если я начну поход с крови своих воинов.

Его слова произвели нужное действие, покричав и повозмущавшись, гриди и бойники уступили. Простое изгнание обоим виновникам лишь дополнили другими наказаниями: клеймами на лбах, изъятием имущества и жен. Дальний конный разъезд отвез безлошадных изгнанников до западной границы княжества, туда, где за поперечной болотистой поймой начинались короякские земли.

Объявленное Молодым Хозяином желание оставить своими наместниками по княжеству Всеславу и Фемела, а по Липову — Охлопа было встречено как должное. В последние перед отплытием дни княжна сообщила мужу:

— Я беременна.

— Наконец-то, — встречно обрадовался он. — А то весь народ кругом удивляется, что нет ничего.

— Только из-за народа? — Жена собралась обидеться.

— Ну конечно. Обманывать его ожидания — себе дороже. Теперь уже и ты их не обманываешь.

В переводе на простолюдинский язык это означало: смотри на вещи не по-бабьи, а по-княжески. Всеслава поняла это и все же от бабьего вопроса не удержалась:

— Кого ты хочешь: сына или дочь?

— Мои боги запрещают мне это загадывать, — ушел он от прямого ответа. Про себя он мечтал о дочери, но обычай требовал хотеть больше наследника-сына.

В день отплытия на княжну больно было смотреть. Забыв о княжеском достоинстве, беспрестанно старалась дотронуться до мужа, не давая ему наедине переговорить с воеводами.

— Ты обещаешь, что даже ночью не будешь снимать доспехи? — по несколько раз спрашивала она его.

— Ты сама хоть одну ночь попробуй поспать в железе, тогда и проси, — отвечал ей Дарник. — А утонуть в них вообще милое дело.

— Можно моя Нежана тебе погадает? Только надо, чтобы ты сам согласился.

— Для гаданий я самый трусливый человек на свете, — мягко отказывался он.

В момент отплытия она все же взяла себя в руки и на глазах сотен провожающих женщин вела себя на редкость достойно: ни слез, ни суетных движений, ни судорожных объятий. Рыбья Кровь покидал Всеславу с двояким чувством: с одной стороны, он знал, что у него самая подходящая жена, какая только может быть, с другой — был рад наступающему перерыву в их отношениях. Нетерпеливое желание увидеть незнакомые места и новые человеческие лица вытесняло все остальное.

Флотилия из пятнадцати малых и пяти больших лодий-дракаров отошла от липовских причалов. Шли пятью звеньями, впереди каждого звена большая лодия, за ней три малых. На малой лодии 40 гребцов и 10 лучников, на дракаре 60 гребцов и 20 лучников. На каждом судне в команде по 3–4 арса, опытных мореходов, им поднимать парус и стоять у кормовых весел. Все войско из двенадцати сотен воинов, разделенных по новой разбивке на пять полухоругвей. Камнеметы и бортовые щиты убраны, видимых опоясанных мечами лучников не более 4–6 на одно судно — обычная охрана для торговых лодий. Шлемы и оружие гребцов спрятаны под сиденьями, а доспехи, как давно заведено у дарникских гридей, прикрыты длинными расшитыми рубахами. Гребли размеренно и неторопливо — без чрезмерного напряжения втягивались в новое для себя дело.

Дарник находился на головной тридцативесельной лодии, построенной по образцу захваченного у северных норков дракара, стоял на носу, рассматривая проплывающие мимо виды, и терпеливо сносил болтовню Корнея.

— Две калачских биремы с ромейским огнем — и от твоего речного каравана останутся одни головешки, — зубоскалил тот. — А потом твой раздувшийся в воде труп насадят на кол и будут показывать в Калаче на торжище.

— И в Русском каганате все наконец вздохнут с облегчением, — вторил князь, стараясь, впрочем, чтобы их разговор был не слышен другим воинам.

— Интересно, кто тогда подгребет под себя твое княжество: дорогой короякский тестюшка или остерский князь Вулич?

— Мой труп будет сидеть на колу в Калаче, и ему будет все равно, — усмехался Молодой Хозяин.

— Если тебе это безразлично, значит, ты не настоящий князь, а всего лишь раздувшийся вожак разбойной ватаги, — делал вывод княжеский шут. — А вот бывает так, что воевода может все битвы проиграть, а последнюю, самую важную, обязательно выиграть? И наоборот: все битвы выигрывать, а последнюю, самую важную, проиграть? Ты бы как лучше хотел?

— Все выигрывать, а последнюю проиграть, — отвечал Рыбья Кровь.

Это действительно было по нем: расплатиться за все свои удачи одним великим проигрышем, чтобы равновесие с остальными воителями-выдвиженцами в конце концов восстановилось. Стрела в бок, незадача с жениховским походом, возможно, являлись первыми легкими предостережениями. А на третий раз, как известно, не предупреждают, а сразу вышибают из седла. Подобный ход мыслей давно стал его привычкой: ожидать и балагурить о самом мрачном, чтобы оно на самом деле никогда не сбывалось.

В Малом Булгаре флотилия подхватила четыре ватаги булгар, чтобы затем высадить их у впадения Липы в Танаис — строить новое городище-крепость Усть-Липье.

Отсюда вдоль Танаиса начинались земли вольных бродников, что никому не платили податей, не сеяли хлеб, а жили охотой, рыбной ловлей и торговлей скотом. С проезжих торговых караванов они пошлин, впрочем, тоже не брали, довольствовались продажей им свежей дичи и рыбы, но при малейшей обиде могли сильно наказать любого. Дарника здесь любили, тем более что немало бродников служило в его войске, и на каждой стоянке князя с двумя воеводами-бродниками, Буртымом и Сеченем, ждало щедрое угощение.

Чем дальше на юг, тем становилось по-летнему теплее и солнечно. Воины с удовольствием купались в реке, забывая о мечах и булавах, спрятанных под сиденьями. На берегу у костров только ели, а спать вповалку ложились в лодиях. Не донимая войско боевыми занятиями на берегу, Рыбья Кровь изредка устраивал пробные схватки на воде: две малых лодии охватывали с двух сторон большую, перебрасывали на нее доски с крючьями и палками вместо мечей, устраивали общую схватку. Или заставлял гребцов раскачивать лодии, а камнеметчиков с укрепленных на палубе треног попадать при этом в цель. Да во время движения отрабатывал сигнальные знаки, приучая судовые команды к нужным перестроениям и действиям.

— Все равно, пока не дойдет до настоящей битвы на воде, понять, чего все это стоит на самом деле, невозможно, — говорили арсы-мореходы.

Еще несколько дней пути, и впереди показался сначала Малый Турус, а потом и Большой. Меченый уже был извещен о речном походе и как следует подготовился к встрече: бани, пиры, веселые девки. Тут же в Большом Турусе Дарника поджидал обеспокоенный посол из хазарского Калача: